 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 13 страница
Гипотеза о метаязыковом характере слова очень подтверждается фактом близости его таким словам, как скорее, совсем, довольно, метаязыковая функция которых достаточно очевидна3: все они дают своеобразный комментарий к словам, в окружении которых они выступают: Он скорее худой — 'Я бы скорее сказал, что он худой'. Он скорее красивый = 'Я бы скорее сказал, что он красивый'. Он в целом худой = 'Я бы скорее сказал, что он худой; в целом, можно сказать, что он худой'. Он в целом хороший = 'Я бы сказал, что он хороший; в целом, можно сказать, что он хороший'. Он довольно худой — 'Я бы сказал, что он худой; не сказал бы: более чем «худой», сказать «худой» — этого достаточно'. Он довольно хороший — 'Я бы сказал, что он хороший; не сказал бы: более чем «хороший», сказать «хороший» — этого достаточно'. Он совсем глухой = 'Он глухой (= не слышит): скажу более: ничего не слышит'. Он совсем одинокий = 'Он не имеет близких; скажу более: у него нет никого из близких'.
Такое же толкование можно, естественно, дать и другим языковым выражениям градации, относящимся к другим частям речи: Скорее, он ее любит — 'Я бы скорее сказал, что он ее любит'. В целом, он ее любит = 'Я бы сказал, что он ее любит'; в целом, можно сказать, что он ее любит'. Он ее очень любит = 'Он ее любит; скажу: больше чем «любит»'.
Он у пас совсем не бывает = 'Он у нас не бывает; скажу больше: никогда у нас не бывает'.
Рассмотрим теперь выражения другого типа: X добрый как ангел; X худой как щепка; X упрямый как осел. Не подлежит сомнению, что X очень добрый, X очень худой, X очень упрямый. Должны ли мы считать, что в таких выражениях сочетания как ангел, как щепка, как осел просто означают «очень» и являются вероятно, своеобразным, стилистически маркированным контекстным вариантом этого слова? Так предлагали считать в свое время И. Мельчук и А. Жолковский, которые рассматривали все подобные выражения как синонимичные «очень», как члены одного семантического параметра, обозначаемого условно Magn [1 ]. Этот оригинальный и интересный тезис нам все же кажется не вполне адекватным. Несомненно, что устойчивые сравнения типа как щепка, как скелет, как ангел не относятся ни к одному отдельному оттенку качества, о котором идет речь, ни к особой степени его интенсивности, поэтому их прагматическая функция вполне точно может быть определена как интенсив или Magn. Тем не менее мне кажется, что в точной семантической записи их нельзя приравнять к очень. Против признания их семантической эквивалентности говорит, например, тот факт, что многие из таких сравнений сочетаются с выражениями, с которыми не сочетается очень. Например, лысый как колено; глухой как пень; здоровый, как бык означает скорее 'совсем лысый (глухой, здоровый)', чем 'очень лысый (глухой, здоровый)'. С другой стороны, выражения белый как снег; черный как уголь; красный как кровь; рыжий, как белка и т. п. не допускают замены ни на слово очень, ни на слово совсем. Коль скоро интуиция подсказывает наличие некоего семантического элемента, общего для всех таких устойчивых суперлативных оборотов, мы должны отвергнуть гипотезу о том, что таким элементом является «очень», в том числе даже для тех сравнений, которые допускают подстановку этого слова. Я позволю себе предложить другой смысловой инвариант для всей группы стандартных, устойчивых сравнительных оборотов: 'ничто не могло бы быть более (больше)'. Итак: X худой как щепка = 'X худой; ничто не могло бы быть более худым; впрямь, это могла бы быть только щепка'. X лысый как колено = 'X лысый, ничто не могло бы быть более лысым; впрямь, это могло бы быть только колено'.
Аналогично и для выражений белый как снег; здоровый как бык и т. д. Эмпирическим подтверждением правильности данной семантической реконструкции являются такие выражения, как Я стану белее снега; Кожа лица и плеч моей любимой белее мрамора (молока, лебедя, жемчуга, снега, лилии); Уста ее слаще малины; Как же мне не целовать их, если даже мед не так сладок,
как твои уста [...]. Представляется, что все они содержат смысл 'ничто не могло бы быть более'. Предложенное толкование может производить впечатление антиинтуитивного или сверхсложного. Однако тщательный разбор релевантных примеров приводит нас к выводу, что сложность анализа отвечает здесь сложности самого объекта анализа: ведь никто не скажет, что «щепка худая» или что «скелет — или грабли — худые» (ср. английское as thin as a rake). Утверждение, что глубинная структура предложения X худой как щепка имеет вид 'X такой худой, как щепка худая', было бы явно ошибочным. Сравнение здесь относится к человеку и щепке, а не к худобе человека и худобе щепки. Что касается самого семантического элемента 'очень', то нам кажется, что интуитивно ощущаемая связь его со стандартными сравнительными оборотами, в сущности, далека от полного тождества. В конечном счете трудно не признать, что худой, как щепка — это нечто качественно отличное от банального очень худой. Зато нам кажется, что именно элемент 'очень' подразумевается в глубинной структуре ряда конструкций в широком смысле градационных, точнее, в структуре так называемых градационно-следственных предложений типа Он был такой худой, что одежда болталась на нем, как на вешалке. Глубинная структура таких предложений может быть представлена следующим образом: Он был такой худой, что одежда болталась на нем, как на вешалке = 'Он был настолько [букв.: так очень] худ, что одежда болталась на нем, как на вешалке' = 'Он был худой; я должна сказать, что более чем 'худой', так как одежда болталась на нем, как на вешалке'.
Информация, передаваемая выражением болталась на нем, как на вешалке подается слушающему не как точная мера худобы, а как некоторое суждение о том, что слово худой следует в данном случае счесть недостаточным. Точно так же: Он был ужасающе худ = 'Он был такой [букв, так очень] худой, что был ужасающим' = 'Он был худой; я должна сказать, что он был более чем 'худой', так как был ужасающим'. Он был необыкновенно добрым = 'Он был добрым; я должна сказать, что он был более, чем 'добрым', так как был необыкновенным' .
Еще один факт, говорящий в пользу предложенного толкования, — наличие аномальных вопросов: *Как (насколько) он худой (грубый, хороший, белый, упрямый)? и вопросов правильных: Как он велик? (= Такой большой, как что?); Как (настолько) тут глубоко?; Как это далеко? Очевидно, что вопросы *Как он худой? * Насколько он хороший?
и т. п., в отличие от Как (насколько) он велик? Как это далеко?, семантически бессвязны; это просто сочетания элементов, относящихся к разным компонентам глубинной структуры. Такими же гетерогенными единицами являются и сравнения худой как щепка; упрямый как осел; белый как снег и т. п. Сравнения суперлативного типа сладкий как мед; глухой как пень; белый как снег и градационно-следственные предложения типа Настолько (такой, так) худой (худ), что... кажутся близкими той сфере языковых фактов, которые обычно связывают с понятием гиперболы. Такие выражения, как Я умираю от голода, Сердце рвется от жалости, С ума сходил от отчаяния, Там был рай для меня, Адски холодно, Сто лет тебя не видел, несомненно, реализуют функцию Magn, и их следует учитывать в контексте рассматриваемых фактов. Как и в предыдущих случаях, один семантический компонент в этих выражениях обнаруживается с легкостью: 'я голоден', 'мне жалко', 'он был в отчаянии', 'холодно', 'там мне было хорошо', 'давно тебя не видел' (в последних двух примерах приходится реконструировать слова, отсутствующие в поверхностной структуре, — «хорошо» и «давно», но эти реконструкции представляются вполне однозначными). Возникает вопрос, как правильно записать второй компонент — тот, который относится к гиперболе? Может быть, с помощью 'очень'? Я умираю от голода = 'Я очень голоден'? Такую перефразировку, пожалуй, трудно счесть адекватной прежде всего потому, что она не учитывает связи между гиперболическим выражением и буквальным значением составляющих его слов. Чтобы учесть ее и вместе с тем показать связь между гиперболическими выражениями и сравнениями, я предлагаю следующий компонент: 'можно сказать, что...' ('я бы мог сказать, что умираю', 'я бы мог сказать, что у меня рвется сердце'). Могу ли я, таким образом, утверждать, что гиперболические выражения типа Я умираю от голода содержат три семантических компонента: 'я голоден'; 'очень голодный' (= 'больше чем голодный') и 'я мог бы сказать (я бы сказал), что я умираю (мне кажется, что я умираю)'? Несмотря на все выше сказанное, мне кажется, что этот второй компонент — 'очень голодный' — был бы настолько слабым по сравнению с третьим — 'я мог бы сказать, что умираю', — что их соединение звучало бы почти бессвязно. Поэтому, возможно, тут более подойдет компонент, постулируемый для суперлативных сравнений 'нельзя быть более'?: 'я голоден', 'нельзя быть более голодным', 'я мог бы сказать, что умираю'? Пожалуй, тоже нет. В действительности в суперлативных сравнениях указывается непревзойденный эталон качества или чего-то, что считается таким эталоном, в гиперболах же такого однозначного образца не хватает, поэтому формула 'ничто не могло бы быть более' ('нельзя быть более') представляется менее удачной.
Эмпирический материал подсказывает третью возможность — использовать слово, которое, по сути дела, часто взаимозаменимо с гиперболами, а именно слово ужасно (конечно, слово это стилистически сильно отмеченное). Я ужасно голоден; Мне его ужасно жалко; Он ужасно переживал; Мне ужасно холодно и т. п. Но что означает 'ужасно'? Каково его отношение (семантическое, не стилистическое) к очень? Напрашивается следующий ответ: 'ужасно' — это как бы 'очень' в квадрате. Если Я очень голодный означает 'Я должен был бы сказать: более чем голодный', то Я ужасно голоден значит 'Я должен был бы сказать; более чем очень голоден". Таким образом, гиперболическим выражениям может быть приписана следующая глубинная структура:
Я умираю от голода ='Я ужасно голоден; Я бы сказал, что умираю' = 'Я более чем голодный; Я бы сказал, что умираю' = 'Я более чем голодный; Я бы сказал, что умираю'. = 'Я голодный; Я должен был бы сказать: более чем голодный', более чем 'очень голодный'; Я бы сказал, что умираю'.
Часто гиперболические выражения причисляют к метафорам. Поскольку и те и другие в принципе определяются интуитивно, без каких-либо точных критериев, с этим трудно как согласиться, так и не согласиться. Семантика позволяет отыскать эти точные критерии в постулируемых глубинных структурах. Для того чтобы определить, каково взаимоотношение гиперболических выражений и метафор, нужно в первую очередь выяснить, какова их глубинная структура.
МЕТАФОРА
«Метафора — это сокращенное сравнение». Семантический анализ включает в себя разгадку всякого рода сокращений, эллиптических оборотов, реконструирование полных текстов. Семантика способна отождествлять выражения, отличающиеся одной только степенью эксплицитности: все такие выражения должны получить одну и ту же семантическую запись, так как последняя представляет собой экспликацию смысла полного текста. Такая постановка задачи отнюдь не означает пренебрежение различиями в степени эксплицитности текстов; совершенно очевидно, что с точки зрения экспрессивности и импрессивности все эти различия могут иметь огромное значение. Однако они не являются семантическими. Сказать, что метафора — это сокращенное, редуцированное сравнение, — означает сказать, что отличие между метафорой и сравнением не является семантическим; иначе говоря, приведенная классическая формулировка помещает отличие между метафорой и сравнением в поверхностную, а не глубинную структуру.
Я собираюсь защищать иной тезис: метафора и сравнение различаются глубинными структурами. Ощущаемая на протяжении многих столетий близость этих двух языковых явлений, конечно, должна каким-то образом отразиться в сходстве постулируемых для них глубинных структур, но вместе с тем и ясно ощущаемое различие между ними должно отразиться в несовпадении их глубинных структур. Мы говорим «метафора и сравнение», как будто имеем дело с двумя четко противопоставленными на практике категориями явлений, как будто речь идет только о необходимости подыскать для них две адекватные семантические формулы. Но в действительности ситуация иная: по существу, мы имеем дело с целой семьей языковых явлений. Ставится задача четко определить родственные связи внутри всей семьи, а не только ее самых известных представителей — классической метафоры и классического сравнения. Мы обязаны это сделать не только потому, что придерживаемся основного методологического требования подходить к анализу языковых явлений во всех их системных связях, но также потому, что должны учесть эмпирические факты синонимизации языковых форм в пределах данной семьи, которые встречаются в реальных текстах и нуждаются в интерпретации. Вот пример:
Jakoby słonce zaszło, kiedy nie masz ciebie, A z tobą i w poł nocy z d a się dzień па niebie. [букв.: 'Будто солнце зашло когда нет тебя. А с тобой и в полночь кажется день на небе'.]
Кохановский сближает значения выражений jakoby 'будто' и zda się 'кажется' — и тем самым ставит перед нами задачу построить для них две сходные экспликации. На взаимодействие с метафорами выражений типа zdaje się (русск. кажется) указывают примеры:
Wyciągam ręce, padam na piersi okrętu, Zdaje się, że pierś moja do pędu go nagli. ['Вытянув руки, я упираюсь в носовой борт корабля (букв.: я падаю на грудь корабля), И кажется, что грудь моя толкает его стремительно вперед'.]
Spojrzyj w przepaść — niebiosa leżące na dole To jest morze; śród fali zda się, że ptak-góra Piorunem zestrzelony, swe masztowe pióra Roztoczył kręgiem szerszym niż tęczy połkole. [Глянь в бездну: небеса внизу — Это море, и средь волн кажется, что птица-гора, Молнией подстреленная, свои мачтовые перья Развернула в круг более широкий, чем радуги дуга'.]
Прежде чем мы попытаемся представить все связи между рассматриваемыми явлениями в эксплицитной модели, приведем краткий (очевидно, не полный) список принимаемых здесь в расчет поверхностных структур языковых выражений:
А (такое же) как В. А похоже на В. А напоминает В. А, кажется, есть В. А имеет форму В. А — это В. А — это не А, а В р; кажется, что q р; я бы сказал, что q р; я мог бы подумать, что q р; как бы q можно сказать, что не р, a q
Приведенный перечень дает нам возможность сравнить эти выражения с выражениями «более высокого яруса», то есть с метавыражениями, соответствующими приведенным формулам: принимать А за В понять, что мнимое В это А
Я предлагаю следующий способ моделирования семантических отношений между сравнением и метафорой на фоне сходных языковых явлений:
сравнение — 'можно сказать, что это могло бы быть...' метафора — 'можно сказать, что это не..., а ... метафорическое — 'можно сказать, что это могло бы сравнение быть не..., а ...' выражение кажется — 'можно сказать, что...' гипербола — 'более, чем очень; можно сказать, что...'
Прежде чем обосновать свое предложение, я проиллюстрирую его несколькими примерами, содержащими выражения интересующих нас семантических типов4.
Сравнения А на звон колокольчика, как при дуновении ветра, Склоняются все головы, как колосья в поле. = 'А на звон колокольчика склоняются все головы — можно сказать, что это могли бы быть колосья в поле, склоняющиеся при дуновении ветра'. Как стрельнет француз, так москали полками, как трава, стелятся. = 'Как француз стрельнет, так москали полками стелятся — можно сказать, что это могла бы быть стелющаяся трава'. И вдруг он взял фальшивый аккорд, будто змея прошипела. —
'И вдруг он взял фальшивый аккорд — можно сказать, что это могло бы походить на шипение змеи'.
Метафоры Спит земля. = '(Думаю о земле) — можно сказать, что это не земля, а живое существо, которое спит'. Дремлют якоря. = '(Думаю о якорях) — можно сказать, что это не якоря, а живые существа, которые дремлют'. Я падаю на грудь корабля. = 'Падаю на корабль — можно сказать, что я падаю не на корабль, а на грудь живого существа'. Рев воды. = '(Думаю о воде) — можно сказать, что это не вода, а ревущий зверь'. В доме ад. = '(Думаю о доме) — находясь там, можно сказать, что находишься не дома, а в аду'. Ветер! — ветер! — пыхтит корабль, срываясь с удил. Перекатывается, ныряет в пенистой пурге, Поднял шею, топчет волны и взлетает под небеса, Рассекает лбом облака, хватает ветер под крылья. = 'Ветер! — ветер! (Думаю о корабле) — можно сказать, что это не корабль, а существо, которое пыхтит, не корабль, а крылатый конь, который срывается с удил, перекатывается, ныряет в пене (можно сказать, что это не пена, а пурга), поднимает шею, движется на волнах (можно сказать, что это не волны, а нечто твердое, что он топчет), взлетает под небеса, рассекает лбом облака, хватает ветер под крылья'.
Метафорическое сравнение ...И рыцарь мой стоял — как будто скульптор вырубил его из камня. = 'Так мой рыцарь стоял — можно сказать, что это мог быть не живой рыцарь, а вырубленный из камня скульптором'. Утекала так, как будто была золотой рыбкой, издали заметившей всплеск поплавка. = 'Она бежала, — можно сказать, что это могла бы быть не девушка, а золотая рыбка, которая издали заметила всплеск поплавка'. (Какие-то голоса и шум раздавались в воздухе тихом), Как будто сквозь сон бормотал старый замок. = 'В тихом воздухе раздавались какие-то голоса и шум — можно сказать, что это мог бы быть не старый замок, а какое-то существо, которое бормочет сквозь сон. [...]
«Кажется» («представляется») Издали казалось, что заяц, пыль и борзые составляют одно целое. = 'Глядя издали на зайца, пыль и борзых, можно сказать, что это одно целое'.
Садовница, подняв голубые глаза, казалось, изучает его, полная любопытства. = '... можно сказать, что она изучает его, полная любопытства'. Вытягиваю руки, падаю на грудь корабля. И представляется мне, что грудь моя толкает его стремительно вперед. = '... можно сказать, что моя грудь толкает его стремительно вперед'. Предполагаемые экспликации нуждаются не столько в обосновании (экспликации нельзя обосновывать, их можно только опровергать), сколько в комментарии. Первой существенной особенностью предложенных семантических записей является их метаязыковой характер, и поэтому они условны. Как сравнение, так и метафора содержат в своих глубинных структурах семантический элемент 'можно сказать' ('кто-нибудь мог бы сказать'). Постулирование этого элемента отвечает всей традиции, рассматривавшей обе фигуры речи как тропы, то есть как своеобразные языковые игры, а также новейшим учениям, прямо говорящим об их метаязыковом характере (см. [8]). Эмпирическим подтверждением «условно» метаязыковой концепции сравнения и метафоры являются предложения, взятые из реальных текстов и в разной степени приближающиеся к глубинным структурам, содержащим эксплицитно постулируемый семантический элемент 'rzekłbis' ('можно сказать'):
Tylko pukanie korkow i brzęki talerzy Odbijała zamkowa sień wielka i pusta: Rzekłbyś, iż zły duch gościom zasznurował usta. [букв.: 'Только хлопанье пробок и звон тарелок Раздавались в огромных и пустых просторах замка, Можно сказать, что злой дух уже зашнуровал гостям уста'.]
Rzekłbyś, że z winem ognia w duszę się nałało, Так oblicze spłonęło, tak око pałało. [букв.: 'Можно сказать, что с вином огонь влился в душу, Так лицо покрылось румянцем, так глаза горели'.]
Telimena, tak myśląc, zsofy się podniosła I stanęła na palcach, rzekłbyś, że podrosla. [букв.: 'Телимена, так думая, поднялась с дивана И встала на цыпочки, можно сказать, что выросла'.]
В первых двух примерах после слов «можно сказать» выступает не истолкованная до конца метафора («злой дух гостям рот зашнуровал», «огонь вместе с вином влился в душу»), в третьем — гипотетическое сравнение. Однако в текстах можно также найти предложения эксплицитно метаязыковые и явно близкие к сравнению и метафоре, которые, однако, нельзя отождествить ни с одной из этих двух фигур, например:
Zresztą zaś mios wszełakich był wielki dostatek, Co się zgromadzić dało i zdomu, i z jatek, I z lasów i z sąsiedżtwa, z bliska i z daleka:
Rzekłbyś, ptasiego tylko nie dostajo mleka. [букв.: 'Впрочем, всякого мяса было в изобилии, Все, что можно было собрать в доме и в мясных лавках, И в лесах, и у соседей, поблизости и подальше: Можно сказать, только птичьего молока не хватает'.]
Второй элемент постулируемых экспликаций, который нуждается в комментарии, — это отрицание в глубинной структуре метафоры. И в этом месте, можно думать, наша гипотеза близка интуитивным предположениям большинства исследователей, занимавшихся метафорой. Эти предположения многообразны: так, говорили об отождествлении различных элементов, о внутреннем, ингерентном противоречии, о конфликте двух совмещаемых образов, о несвязности элементов метафоры — однако все эти интуитивные предположения осуществлялись в одном направлении (см. [8, р. 127 ]5. Эмпирическое подтверждение тезиса об отрицании в глубинной структуре метафоры мы опять-таки находим в реальных языковых фактах. Вот два примера (из поэзии Морштына) с имплицитными метаязыковыми элементами, но с эксплицитно выраженным отрицанием: Я живу н е среди людей, а среди суровых львов, Живу среди жестоких зверей.' Но кто я такой? Кто я, Боже милостивый? Червяк, а не человек, червь несчастный!
Вот еще два примера того же автора, построенные из параллельных серий метафор и отличающиеся тем, что в первом отрицание имплицитно, а во втором — эксплицитно.
I. Глаза — огонь, лоб — зеркало, Волосы — золото, зубы — жемчуг...
II. Очи твои — не очи, а два солнца ясных, горящих, В блеске которых гаснет всякий разум. Губы твои — это не губы, а пурпурные кораллы, Краской которых связано каждое чувство...
Тезис о наличии в глубинной структуре метафоры отрицания представляется мне исключительно важным, поскольку его принятие означает признание того, что метафору можно понять и что можно описать ее смысл явным образом. Сказать глаза — огонь или люди — свирепые львы — это либо выразить мысль сокращенно, либо же сказать явную нелепость, абсурд. Ведь, как известно, глаза не могут быть огнем, а люди — львами (такую возможность исключает само значение слов глаза, огонь, люди, львы). Можно, конечно, исходить из того, что метафора — это словесная игра, в принципе не поддающаяся экспликации. Однако те, кто вместе со мной хотят защитить тезис о возможности семантической экспликации метафор, должны реконструировать их непротиворечивую, внутренне целостную глубинную струк-
туру. Такой структурой может быть содержащая отрицание метаязыковая запись вида: 'можно сказать, что это не люди, а свирепые львы'; 'можно сказать, что это не глаза, а огонь', ибо, глядя на один какой-то предмет, сказать, что это другой предмет, можно лишь ошибочно, в шутку, ради преувеличения и т. п., но было бы нелепостью или явным противоречием утверждать, что одна вещь одновременно является и какой-то другой вещью. Постулирование отрицания в глубинной структуре метафоры ведет к однозначному ответу на поставленный ранее вопрос об отношении гиперболы к метафоре. Гиперболическое 'более чем очень, можно сказать, что...' отличается от метафорического 'можно сказать, что не..., а ...'. Очевидно, что это родственные структуры, причем гипербола к метафоре ближе, чем сравнение, из-за утвердительного, а не потенциального наклонения, следующего после элемента 'можно сказать' в глубинной структуре сравнения ('можно сказать, что это могло бы быть...'). Зато гиперболу и сравнение связывает отсутствие характерного для метафоры имплицитного отрицания. Вопрос об имплицитном отрицании в метафоре составляет лишь один из аспектов общей проблемы языкового эллипсиса. Об эллипсисе уже шла речь выше, однако проблема эта столь важна, что к ней, вероятно, стоит обратиться еще раз. Как уже говорилось, семантическая интерпретация возможна только тогда, когда мы имеем дело с полными текстами. Эллиптичные тексты сокращены, и понимаем мы их лишь потому, что умеем мысленно восстановить недостающие звенья. Поэтому до того, как приступить к грамматическому или семантическому анализу текстов, необходима процедура, называемая катализ, то есть дополнение эмпирических текстов. Если в тексте отсутствуют указания, позволяющие реконструировать его полный вариант, то анализ нельзя довести до конца (см. [10]). Этот общий методологический принцип полностью применим к семантической интерпретации метафор. Например, слово ocean 'океан' в польском языке имеет только одно значение, и нельзя сказать, что, например, в тексте сонета А. Мицкевича «Аккерманские степи» оно означает 'степь'. Океан всегда значит 'океан' и никогда не значит 'степь'. Однако полный текст сонета вместе с заглавием позволяет читателю воспринять слово океан в первой строчке как эллиптичное выражение и дополнить его до выражения океан степи. А выражению океан степи мы дадим следующее толкование 'можно сказать, что это не степь, а океан'. Принцип катализа при анализе эллиптичных метафор не имеет при этом ничего общего с попыткой восстановления основания, или общего признака, сравнения (tertium comparationis). Однозначная реконструкция последнего для большинства метафор совершенно невозможна. Мы имеем право (в определенного рода текстах) дополнить метафору жемчуг до жемчуг зубов, но не
имеем права восстанавливать третий элемент типа белый, роений, блестящий. Для экспликации метафоры нужны два элемента,а не три. Отождествление дословной экспликации метафоры с реконструкцией tertium comparationis, которое так распространено в «метафорологии» (см. [3, р. 31, 32, 46]), нам кажется просто недоразумением. Если первая возможна и обоснованна, то вторая — невозможна и неоправданна6. Следует подчеркнуть, что, говоря об эллиптичных метафорах, мы имеем в виду такие, в которых один из двух сопоставляемых элементов эксплицитно не выражен. Можно сказать, что в каком-то смысле все метафоры эллиптичны ex definitione, гак как полностью эксплицитную метафору мы бы вообще не называли метафорой. Иными словами, существуют два определяющих признака метафоры: один — семантический, а именно одна из составляющих ее глубинной структуры 'можно сказать, что не..., а ...'; второй — формальный, а именно полный или по крайней мере частичный эллипсис этой формулы в поверхностной структуре.
АВТОР, ВКЛЮЧЕННЫЙ В ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В предложенных толкованиях сравнения, гиперболы, метафоры и даже слов типа кажется участвует выражение 'можно сказать'. Спросим себя еще раз: почему 'можно сказать', а не 'можно подумать'? Ведь приведенные тексты, где 'можно сказать' выступает на поверхности, хотя и подтверждают тезис о наличии этого гипотетического элемента в глубинной структуре, тем не менее сосуществуют с текстами, в поверхностной структуре которых имеется выражение можно подумать: |
