 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 20 страница
Эта важная мысль, если ей суждено выдержать проверку, должна быть несколько уточнена в терминах теории словесных оппозиций, как она была изложена выше. Эта мысль вовсе не разрушает нашей теории тем, что из нее следует, что если эта теория верна, то слово lemon не может быть употреблено метафорически — ведь оно как раз может быть так употреблено в значении 'неприятный человек', 'негодная вещь' и т. п. М. Скривен сам говорит о том, что буквальное значение имеет «смещенную границу, за пределами которой лежат только неправильное
употребление и метафора»26. Если слово lemon лишено необходимых условий употребления, то оно и не может быть помещено в такой словесный контекст, в котором логически исключается некоторое необходимое условие, но оно вполне уместно в контексте, в котором исключается столь большое число критериев, что оно не может в таком контексте пониматься буквально — как, например, в том случае, когда мы называем словом lemon подержаный, бросовый автомобиль. Я не убежден в том, что это и другие обычные слова не обладают никакими необходимыми условиями употребления, да и Скривен в настоящее время несколько пересмотрел свою прежнюю точку зрения. Я полагаю, например, что можно было бы считать необходимым условием принадлежности объекта к классу лимонов определенную органическую текстуру (в отличие от изготовленности из дерева или воска). Разумеется, принадлежность к материальным объектам есть тоже необходимое условие — spiritual lemon 'духовный лимон', либо не является лимоном в буквальном смысле, либо не является буквально духовным. Вопросы, встающие в этой связи, весьма тонки, и даже слишком тонки для разбора в связи с данным примером. Так, если мне случится неожиданно столкнуться с некоторым объектом, во всем сходным с лимоном, но имеющим шесть футов в диаметре, думаю (хотя пока и не уверен), что меня вполне могут убедить называть его гигантским лимоном. Доказывает ли это, что я тем самым использую свойство «быть небольшого размера» только как «критерий», а не как характеристическое свойство лимонов? Возможно, это и так, однако, если кто-то говорит, что некоторый объект является лимоном, и при этом не делает никаких дополнительных замечаний по поводу его необычайных размеров, я полагаю, что у меня есть все основания заключить, что объект этот не велик. По-видимому, мы могли бы принять предложение Артура Папа27 и некоторых других исследователей, рассматривавших открытое строение (open texture)28 эмпирических терминов, и взвешивать критерии по степени их необходимости, разграничивая тем самым различные «степени смысла». Тогда мы могли бы характеризовать метафорическое определение как такое, которое помещено в контекст, исключающий одно из его наиболее обязательных условий. Даже если малый размер и не является обязательным свойством лимонов, его вполне можно было бы считать главным свойством, и тогда контекст, который противоречит этому свойству, был бы достаточен для метафорического использования слова. Этот вопрос пока оставляю открытым, довольствуясь на данный момент тем, что, как я надеюсь, сумел показать, что теория словесных оппозиций не только адекватно объясняет ряд широко известных свойств метафоры, но и не включает никаких допущений, которые отказалась бы принять здравая философия языка.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Wordsworth William. Notes Towards an Understanding of Poetry. — "Kenyon Review", XII, Summer 1950, p. 498 — 519. 2 E1iоt T. S. East Coker. — In: T. S. E1iоt. Four Quarters. New York, Harcourt, Brace, 1953, p. 16. 3 Poetry: I. The Formal Analysis; II. The Final Cause. — "Kenyon Review", IX, Summer 1947, p. 436 — 456; Autumn 1947, p. 640 — 658. 4 Wimsatt W. K. jr. The Prose Style of Samuel Johnson. New Haven: Yale University Press (Yale Studies in English, vol. 94), p. 66. 5 Lane Cooper. The Rhetoric of Aristotle (trans, by L. Cooper). New York — Appleton, 1932, p. 192. [Ср.: Аристотель, Риторика (перев. Н. Платоновой). — В кн.: Античные риторики. М., Изд-во МГУ, 1978]. 6 Brooks С. The Well Wrought Urn. New York. Reynal and Hitchcock, 1947, p. 29; The New Variorum Edition, ed. by H. H. Furness, 5th ed. Philadelphia, Lippincott, 1915, p. 160-161. Забавный пример единодушного недоумения разных толкователей Шекспира в отношении этой метафоры. 7 Пол Хенле развил, а также модифицировал свою теорию в главе о метафоре в книге: Language. Thought, and Culture. Hen1e P. (ed.). Ann Arbor Univ. of Michigan Press, 1958, ch. 7; эта теория была впервые им кратко сформулирована в его Президентском обращении к Западному отделению Американской философской ассоциации; см.: Нen1е P. The Problem of Meaning. — In: Proceedings and Addresses of the American Philosophical Association, 1953 — 1954. Vol. XXVIII. Yellow Springs, Antioch Press, 1954. 8 Language, Thought, and Culture, p. 182 — 183. 9 Ibid., p. 177 — 179. 10 Ibid., p. 181. 11 Ibid., p. 180. 12 См.: Аристотель, Риторика, 1407 a. 13 Henle. Op. cit., p. 190. 14 Я взял пример, но не объяснения, из работы Blackmur R. Р. Notes of Four Categories in Criticism. — "Sewanee Review", LIV, October 1946, p. 576 — 589. Было бы интересно, кстати, услышать объяснение примера из Эзры Паунда Your mind and you are our Sargasso Sea 'букв.: Ваш ум и вы сами — это наше Саргассово море' с помощью принципа обратимости'. 15 Антони Неметц (Nemetz A. Metaphor: The Deadalus of Discourse. — "Thought", XXXIII, Autumn 1958, p. 417 — 442) основывает свою аргументацию на положении, согласно которому «метафора состоит из двух частей: 1) то, что говорится; 2) то, что имеется в виду» (с. 419). Тогда возникает вопрос о том, каковы отношения между ними. Это положение уводит исследование на ложный путь. Метафора, равно как и высказывание, имеющее буквальный смысл, есть речение (saying): мы можем говорить метафорически или неметафорически, и в любом случае то, что мы имели в виду, будет понято. В саркастическом замечании то, что предполагается, противопоставляется тому, что утверждается, однако если мы не допустим, что глагол говорить покрывает оба эти употребления, то нам придется считать, что интерпретация сказанного — это процесс хождения вокруг да около намерения говорящего, так и оставшегося непонятым. 16 Hungerland I. Poetic Discourse. Berkeley and Los Angeles, Univ. of California Press, 1958 ("University of California Publications in Philosophy", №33), p. 108 — 110. 17 См.: Percey W. Metaphor as Mistake. — "Sewanee Review", LXVI, Winter 1958, p. 79 — 99. Перси остроумно показывает, что бывают такие «ошибки..., которые приводят к подлинным поэтическим откровениям» (с. 80). Однако в конце он, как кажется, ослабляет свою аргументацию, говоря о «существенном элементе семантической ситуации — полномочиях и намерениях Наименователя» (с. 93). 18 См.: Beardsley M. С. Aesthetics: Problems in the Philosophy of Criticism. New York, Harcourt, Brace, 1958, Ch. III. 19 Новый аспект в данном моем толковании метафоры стал для меня
ясен лишь после знакомства с работами П. Хенле и И. Хангерленд, которые вместе со мной принимали участие во встрече ученых, где настоящая работа (в несколько ином варианте) была прочитана в качестве предполагаемого доклада на XVII ежегодном собрании Американского эстетического общества в Цинциннати (Огайо, 29 — 31 октября 1959 г.). Критика Хенле, сводящаяся к тому, что теория словесных оппозиций не способна объяснить элемент новизны в метафорическом значении, и обсуждение моего доклада сформировали тот взгляд на метафору, который изложен мною в настоящей статье. 20 Taylor J. Of Holy Living, ch. II, sec. 3. — In: Taylor Jeremy. Works, ed. by C. P. Eden. Vol. III. London, 1847, p. 56. Хенле использовал этот пример в своем докладе. 21 Метафоры персонификации интересно проанализированы в работах Соломона] Э. Эша: Asсh S. E. On the Use of Metaphor in the Description of Persons. — In: "On Expressive Language", ed. by H. Werner. Worcester, Clark Univ. Press, 1955; Asсh S. E. The Metaphor: A Psychological Inquiry. — In: "Person Perception and Interpersonal Behavior", ed. by R. Tagiuri and L. Petrullo. Stanford. Stanford Univ. Press, 1958. См. также: Brown R. Words and Things. Glencoe (Ill.), Free Press, 1958, p. 145 — 154. 22 Именно так я интерпретирую произведение Уоллеса Стивенса "The Motive for Metaphor" (Stevens W. Collected Poems. New York, 1955, p. 286): метафора позволяет нам описывать, закреплять и сохранять тонкие изменяющиеся черты нашего опыта, его полутона, тогда как слова, взятые в их стандартных словарных значениях, изображают мир более прямолинейно: The weight of primary noon, The ABC of being, The ruddy temper, the hammer Of red and blue... [букв. 'Важность главного полуденного часа, Аэбука бытия, Рововое настроение, молот Красного и голубого...] Мне кажется, будет вполне правильным сказать, что новые метафоры расширяют наши языковые возможности, даже если они и не. «расширяют значения» в том узком смысле, против которого выдвигаются возражения в работе: Srzednicki J. On Metaphor. — "The Philosophical Quarterly", X, July 1960, p. 228-237. 23 Другой пример приводит Кеннет Берк (Burke К. Semantic and Poetic Meaning. — In: "The Philosophy of Literary Form". Baton Rouge, Louisiana Univ. Press, 1941, p. 44): "New York City is in Iowa" 'Город Нью-Йорк находится в Айове' может означать, что влияние Нью-Йорка распространяется, подобно его железнодорожным линиям, на Запад. 24 См. интересные работы Аллена Гильберта (Gilbert A. Shakespeare's Amazing Words. — "Kenyon Review", XI, Summer 1949, p. 4) и Эндрю Шиллера (Schiller A. Shakespeare's Amazing Words. — "Kenyon Review" , XI, Winter 1949, p. 43 — 49). 25 Scriven M. Definitions, Explanations, and Theories, — In: Minnesota Studies in the Philosophy of Science", ed. by H. Feigl, M. Shriven and G. Maxwell. Vol. II: Concepts, Theories, and the Mind-Body Problem. Minneapolis, Univ, of Minnesota Press, 1958, p. 105 — 107. 26 Ibid., p. 119. 27 Pap A. Semantics and Necessity of Truth, New Haven, Yale Univ. Press, 1958, p. 327. 28 Waismann F. Verifiability. — In: "Proceedings of the Aristotelian Society", Supplementary. Vol. XIX, London, 1945, p. 119 — 150. Cp. von Wright G. H. A Treatise on Induction and Probability. London, Routledgeand Kegan Paul, 1951, ch. 6, 2 и Pap A. Op. cit., chs. 5, 11. ЭНДРЮ ОРТОНИ
РОЛЬ СХОДСТВА В УПОДОБЛЕНИИ И МЕТАФОРЕ
Статья профессора Паивио* подобна набору инструментов: она обеспечивает необходимые средства для серьезного рассмотрения нашей проблемы. Вопрос теперь в том, содержит ли этот набор нужные инструменты? Я подозреваю, что ответ тот же, что и для большинства наборов: для решения рассматриваемой задачи одни инструменты полезны, другие нет. Я собираюсь подробно остановиться на инструменте, который считаю самым важным — а именно, на понятии сходства. Вкратце я также коснусь и двух других понятий, рассмотренных Паивио — понятий интеграции и отношения. Паивио утверждает, что центральный вопрос, связанный с пониманием (и порождением) метафоры состоит в том, каким образом новый смысл рождается из несопоставимых на первый взгляд частей. Этот вопрос, как он заявляет, имеет самое непосредственное отношение к трем важным понятиям, а именно — к понятиям интеграции, отношения и сходства. Сходство включается сюда, потому что оба члена метафоры имеют общие свойства. Отношение связано с метафорой, так как в метафоре могут участвовать общие отношения, а также поскольку оно связано с интеграцией. Интеграция важна, поскольку в метафоре возникает нечто новое, предположительно в результате интегрирования определенных аспектов ее составляющих. Как я уже говорил, самым важным из этих трех понятий я считаю понятие сходства, поэтому в основном я буду рассматривать роль сходства в метафоре, и особенно — в уподоблении. Интеграция, по-видимому, заслуживает более подробного анализа, чем тот, который могу
Andrew Ortony. The Role of Similarity in Similes and Metaphor. — In: "Metaphor and Thought", ed. by Andrew Ortony. Cambridge University Press. Cambridge — London, 1979. © by Cambridge University Press, 1979 * Эта статья, как и ряд других статей, упоминаемых автором ниже, помещена в той же книге, откуда взята данная работа Ортони — см. выше отсылочную сноску. — Прим. ред.
предложить я, в то время как отношению, возможно, уделяется несколько больше внимания, чем оно того заслуживает. Соглашаясь признать важность того вопроса, который Паивио считает центральным, я начну с нескольких наблюдений, касающихся интеграции и отношения. Паивио почти ничего не может сказать об интеграции помимо того факта, что она ведет к созданию некоего сходного с гештальтом представления; он, судя по всему, полагает, что это представление включено скорее в образную систему, чем в лингвистическую. Однако он не берется утверждать, что оно полностью относится к образной системе, поскольку считает, что абстрактные понятия, слабо или вообще не способные порождать образы, обрабатываются в основном лингвистической системой. Если это так, то метафоры, включающие идеи высокой степени абстракции, должны обрабатываться в основном лингвистической системой, поскольку подобные идеи имеют слабое отношение к образной системе или вообще не имеют к ней никакого отношения. Однако непохоже, чтобы лингвистическая система в том виде, как ее описывает Паивио, способна была произвести интеграцию несопоставимых элементов в связное целое. Системы репрезентаций, которые представляются наиболее подходящими для решения этой задачи — это предлагавшиеся различными психологами (взгляды которых по другим вопросам зачастую расходятся) абстрактные системы репрезентаций; см., например, [1], [4], [8], [10], [14], [16]. Паивио, по всей видимости, относится к этим предложениям весьма сдержанно. Второе понятие, которое Паивио считает важным для метафоры, — это отношение. Безусловно, отношение здесь существенно — как оно существенно для языка вообще; однако я совершенно не убежден в плодотворности введенного Паивио разграничения метафор сходства и пропорциональных метафор (метафор пропорции), несмотря на славное происхождение этого разграничения. Когда метафора включает общие отношения, как это имеет место в пропорциональных метафорах, ее базовая структура, на мой взгляд, остается той же, что и в метафорах сходства. Обычно метафора сходства имеет два члена: первый член, часто называемый темой (topic), и второй, который называют оболочкой (vehicle). Такая метафора сходства как «человек — это овца» значима постольку, поскольку, тема (человек) и оболочка (овца) имеют нечто общее. Что касается пропорциональной метафоры, то единственное ее отличие состоит в том, что тема и оболочка обозначают скорее отношения, а не объекты1. Тем самым отношения не более, но и не менее важны для метафоры, чем объекты. Их значимость определяется тем, что и отношения, и объекты привязывают язык к реальности — но ни те, ни другие не могут служить достаточно мощным инструментом для объяснения конкретных лингвистических явлений. Опираться на них как на основные объяснительные средства — то
же самое, что объяснять работу машинки для стрижки газонов, отталкиваясь от ботаники. Когда такая машинка ломается, мы вызываем мастера-механика, а не агротехника — специалиста по травам! Как отмечает Паивио, в основе пропорциональной метафоры лежит понятие аналогии. «Работа» метафоры заключается в том, что она выражает аналогию, но не прямо, а опуская определенные компоненты (наиболее актуальна в этой связи статья Дж. Миллера в настоящем сборнике*). В то же время пропорциональная метафора, как и уподобление, выражает сходство между отношениями, которые на самом деле не являются сходными. Чтобы пояснить нашу мысль, воспользуемся примером пропорциональной метафоры (то есть метафорического выражения аналогии) из недавней статьи [3]: «Моя голова — это яблоко без сердцевины». Это предложение надо интерпретировать как утверждение, что отношение между моей головой (или, как минимум, чьей-то головой) и чем-то еще — то же, что отношение между яблоком и его несуществующей сердцевиной. Очевидно, что для понимания этого утверждения необходимо (помимо всего прочего) решить аналогию вида «X относится к ? так же, как Y относится к Z». Метафорой этот пример делает не то, что здесь участвуют общие отношения, а скорее то обстоятельство, что это утверждение при буквальной интерпретации является ложным, так как отношения, представляемые как сходные, на самом деле совершенно не сходны; более подробно на этом вопросе я остановлюсь ниже. На самом деле такая пропорциональная метафора может быть без труда сведена к метафоре сходства превращением отношения в предикат: «Моя голова (похожа на) яблоко без сердцевины». Цель этой явно бессодержательной (sic) манипуляции — навести нас на мысль, что как в понимании, так и в порождении метафор отношения особой роли не играют. Каковы бы ни были процессы, позволяющие людям понимать метафоры, они приводят к последовательной интерпретации высказывания, которое в буквальном понимании либо ложно, либо бессмысленно в контексте произнесения. Включает ли имплицитное сравнение отношения или объекты — в каком-то смысле несущественно; с другой стороны, одни аналогии буквальны, другие нет. В любом случае аналогия включает утверждаемое сходство — скорее сходство отношений объектов, чем сходство самих объектов. Тем самым, как и считает Паивио, вопрос об отношениях частично должен подпадать под вопрос об интеграции, а частично — под вопрос о сходстве. Именно этот последний я считаю самой сердцевиной проблемы, и к нему я сейчас перейду. Часто утверждается, что метафоры — это имплицитные сравнения, которым противопоставляются уподобления как сравнения эксплицитные. Я очень мало верю в истинность подобной
* Эту статью Дж. Миллера см. также в наст. издании. — Прим. ред.
точки зрения — во-первых, потому что я не думаю, что это верно для всех метафор; во-вторых, потому что даже если бы это и было так, это бы абсолютно ничего не объясняло. Тот факт, что метафоры часто употребляются для сравнения — если это факт — не значит, что метафоры являются сравнениями. Метафора — это тип употребления языка, в то время как сравнение — тип психологического процесса. Вполне возможно, что этот процесс является необходимым компонентом определенных типов употребления языка, но это еще не означает, что он совпадает с соответствующим употреблением. В любом случае, вряд ли возможно трактовать все метафоры как уподобления; а коль скоро это так, то требуется объяснить, почему некоторые имплицитные сравнения нельзя сделать эксплицитными. Однако более серьезная проблема состоит в том, что даже если бы обсуждаемое утверждение было истинно — или получило бы интерпретацию, способную сделать его правдоподобным — оно не имеет объяснительной силы без предположения, что сравнение, имплицитное в метафоре и эксплицитное в соответствующем уподоблении, является буквальным сравнением, то есть буквальным употреблением языка. Если бы такое предположение было истинно, то исходное утверждение приводило бы нас к редукционистской программе анализа, позволяющей свести метафору к буквальному употреблению языка. Но если это предположение ложно — а я постараюсь показать, что так оно и есть — то сами сравнения, на которые опираются как метафоры (Джон — бык), так и уподобления (Джон похож на быка), потребуют в свою очередь объяснения: их нельзя интерпретировать как буквальные употребления языка. Другими словами, те проблемы, которые ставит существование метафор, ставятся точно так же и существованием уподоблений; тем самым для решения этих проблем сведение метафор к уподоблениям не дает ровно ничего. С другой стороны, тот факт, что метафору нельзя отождествлять со сравнением, вовсе не означает, что процесс сравнивания не является важнейшим в понимании метафоры. Я постараюсь показать, что процесс сравнивания лежит в основе понимания уподобления, и что этот процесс можно определить и описать таким образом, что он будет полностью применим и к анализу метафоры — несмотря на то, что метафоры, в отличие от уподоблений, лишены структурных языковых показателей (например, наличия слова like 'похож, как'), которые «приглашают» к тому, чтобы произвести сравнение. Несмотря на мое нежелание приравнивать метафоры к «буквальным» уподоблениям (это название вообще кажется мне внутренне противоречивым), я считаю оправданным сосредоточение усилий на уподоблениях в надежде тем самым выделить более общее понятие «небуквального» в качестве предварительного шага к выяснению того, что происходит при понимании метафор. Для удобства я буду иногда
называть члены уподобления так же, как члены метафоры, пользуясь термином «тема» для первого члена и «оболочка» для второго. Сравнения оказываются более или менее успешными (или уместными) в зависимости от того, в какой степени сравниваемые вещи являются (или могут быть признаны) сходными. Тем самым, если понимание уподоблений и метафор основано на произведении сравнения и если произведение сравнений основано на произведении суждений сходства, то в центре нашего внимания должны оказаться именно эти суждения. Поэтому я считаю, что Паивио прав, выделяя сходство в качестве центрального понятия; однако современное положение дел в психологии в области анализа сходства вовсе не так мрачно, как он утверждает. Об этом свидетельствует статья Тверски [18], который показывает, как описывается сходство в большинстве подходов к этой проблеме, а именно, степень сходства между двумя членами представляется функцией, обратно пропорциональной расстоянию между репрезентациями членов в некотором многомерном пространстве (см., например, работы [5], [7], [15], [17]). Как указывает Паивио, эти подходы имеют свои недостатки, один из которых состоит в том, что они адекватны лишь для определенных типов стимулов, а именно таких, для которых можно найти ограниченное и небольшое количество измерений (таковы, например, цвета и звуковые тоны). Но здесь есть одна особенно серьезная для нас проблема. Поскольку расстояние между двумя точками А и В в n-мерном евклидовом пространстве симметрично, то есть оно одно и то же независимо от того, считается ли оно от А к В или от В к А, из всех таких моделей сходства вытекает эмпирически неверное утверждение, а именно, что суждения сходства у людей симметричны2. Как мимоходом замечает Тверски, уподобления и метафоры являют здесь очень хорошие контрпримеры: если в них члены поменять местами, это может сделать их бессмысленными или существенно изменить их смысл. Буквальные сравнения в этом отношении устроены обычно иначе: так, ежевика похожа на малину скорее всего в той же степени, что малина на ежевику, и по одним и тем же причинам. Напротив, афишные тумбы, по-видимому, похожи на бородавки больше, чем бородавки на афишные тумбы; даже если это и не так, то утверждение, что афишные тумбы похожи на бородавки, значит нечто совершенно иное, чем утверждение, что бородавки похожи на афишные тумбы. Если бы отношение сходства было независимо от относительного расположения членов, то мена их местами должна была бы создавать лишь стилистическое, но не семантическое отличие. Найдя геометрические модели сходства неудовлетворительными, Тверски предлагает альтернативное описание, основанное на поиске соответствия признаков. В этом контексте признак следует рассматривать как атрибут или предикат в весьма ши-
роком смысле: признак X — это «нечто, что известно об X». Суть модели Тверски, если выразить ее словами, заключается в следующем: степень сходства двух объектов — это взвешенная функция их пересекающихся признаков минус взвешенная функция признаков, дистинктивных для одного, и признаков, дистинктивных для другого. Тверски представляет немало данных, свидетельствующих о хорошем совпадении оценок сходства, предсказанных его моделью, и оценок сходства, содержащихся в отчетах испытуемых; это относится и к визуальному, и к вербальному материалу. В конце статьи Тверски говорит: «Похоже, что люди интерпретируют метафоры путем сканирования (признакового пространства и выбора тех признаков референта [оболочки], которые приложимы к объекту [теме]... Природу этого процесса еще предстоит объяснить. Существует тесная связь между оценкой сходства и интерпретацией метафор. В суждениях сходства мы как данное имеем определенное признаковое пространство, или точку отсчета, и оцениваем качество соответствия между объектом и референтом. В интерпретации уподобления за данное мы принимаем сходство объекта и референта, и ищем ту интерпретацию признакового пространства, которая максимизирует качество соответствия» [18, р. 349]. Я думаю, что по большей части Тверски прав, и его подход — большой вклад в «окультуривание» области, которую Паивио считает необработанной. Однако в моей работе термином «признак» я пользоваться не буду. Для меня крайне важно, чтобы не создавалось впечатление, что речь идет о семантических признаках в традиционном понимании, поскольку это не так. На самом деле я говорю о «подсхемах», то есть о репрезентациях знаний, которые являются структурными составляющими репрезентаций сравниваемых сущностей (более подробный анализ подсхем и теории схем в целом содержится в работе [15]). Однако здесь я не буду пользоваться термином «подсхема», так как выражение «поиск соответствия подсхем» звучит слишком неуклюже. Вместо этого я буду говорить о предикатах; это понятие, на мой взгляд, по смыслу достаточно близко к подсхеме. Предикат может быть отнесен к чему-либо, или предицирован чему-либо; он может репрезентировать знания, представление о чем-либо или установку по отношению к чему-либо — короче, это именно то, что мне нужно. Возвращаясь к теме сходства, я с удовлетворением приступаю к сопоставлению обычного утверждения сравнения и уподобления. Безусловно, и то и другое имеет поверхностную структуру эксплицитного сравнения, как можно видеть в (1) и (2). (1) Энциклопедии похожи на словари. (2) Энциклопедии похожи на золотые прииски. Однако я собираюсь показать, что в то время как (1) — буквальное сравнение (энциклопедии действительно похожи на
словари), (2) — сравнение небуквальное (энциклопедии на самом деле не похожи на золотые прииски). У меня есть два основных аргумента в пользу такого вывода; поскольку я считаю этот вывод очень важным и поскольку многие находят его противоречащим интуиции и попросту неверным, я приведу эти аргументы во всех подробностях. Первый аргумент апеллирует к интуиции обычных людей, отличной от интуиции теоретиков, которые склонны об этом забывать. Если спросить кого-либо, действительно ли энциклопедии похожи на золотые прииски, то прямой положительный ответ не дается никогда. Очень часто дается прямой отрицательный ответ, особенно если вопрос задан по контрасту с вопросом «Действительно ли энциклопедии похожи на словари?» Это значит, что люди не считают (2) истинным; они скорее говорят, что (2) ложно. Напротив, (1) естественно считать истинным. Тем самым, при отсутствии доказательств обратного, следует сказать, что (2) ложно. С этим обстоятельством связан и следующий лингвистический факт: уподобления типа (2) более естественно встретить в сопровождении ограничителей «вроде как», «в некотором роде», «как бы» и т. д. На самом деле, даже когда люди не отрицают истинность утверждений типа (2) прямо, они всегда принимают их истинность лишь с добавлением такого ограничителя. Тем самым, я думаю, данные свидетельствуют о том, что люди соглашаются с истинностью обычных сравнений не колеблясь — в то время как истинность уподоблений охотно отрицается, особенно если оценка истинности производится в том же буквальном смысле, что и для обычных сравнений. Исходя из всего сказанного, я склонен считать обычные сравнения буквально истинными (если они замышлялись как таковые), а уподобления, напротив, ложными. Второй мой аргумент — своего рода доведение до абсурда. Предположим, некто, строго придерживаясь противоположной точки зрения, утверждает, что уподобления истинны. На чем основано такое утверждение? Ответ таков: оно основано на убеждении, что в какой-то степени, в каком-то отношении (или в каких-то отношениях), все похоже на все. Тем самым, коль скоро все похоже на все, тогда, конечно же, энциклопедии похожи на золотые прииски, а также на мороженое, бесконечность и на все, что придет вам в голову. Однако этот аргумент имеет любопытные следствия, самым серьезным из которых представляется то, что, если все утверждения сходства истинны в силу того факта, что все похоже на все, то эти утверждения не могут быть ложными. Это значит, что все утверждения сходства необходимо истинны; это в свою очередь означает, что все они суть тавтологии. Поскольку тавтологии не несут никакой новой информации, то и утверждения сходства не могут нести новой информации. Помимо абсурдности этого вывода, он попросту неверен: сказать, что структура атома похожа на структуру солнечной системы, — |
