 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 43 страница
являются весьма своеобразно, что вытекает из смыслового своеобразия метафоры и зависит от места метафорического выражения в тема-рематической структуре передаваемого высказывания. Так что тут допустимы разные манипуляции с содержанием, хотя определенный инвариант относительно исходной информации, бесспорно, сохраняется. Рассмотрим следующий пример: Политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий. Представим себе, что эту фразу произнес комментатор Би-би-си и что эта фраза была передана тремя разными лицами в трех разных коммуникативных ситуациях: (1) в обзоре новостей, обращенном к читателям серьезной политической газеты; (2) оратором во время митинга, организованного политическими противниками Амина; (3) в обзоре новостей, предназначенном для самого Амина и сделанном его секретарем-льстецом. Предметом наших наблюдений будут две содержащиеся в этой фразе метафоры: метафора тематическая — близорукость; и метафора рематическая — <это> болезнь. Ситуация 1 (обзор новостей в серьезной политической газете). а) Комментатор Би-би-си сказал, что политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий. б) Комментатор Би-би-си сказал, что деятельность Амина отличает «политическая близорукость» и что это будет иметь много серьезных последствий. в) Комментатор Би-би-си сказал, что для деятельности Амина характерно, что тот не замечает существенных политических проблем и что это будет иметь много серьезных последствий. В варианте (а) сообщение отождествляется с осознанием политики Амина как разновидности политической близорукости, могущей иметь весьма серьезные последствия. Вариант (б) отражает дистанцию между его автором и комментатором Би-би-си и содержит оценку Амина: здесь точно указывается, что говорил комментатор и как он выразился, характеризуя деятельность Амина. Интересующие нас слова комментатора заключены в кавычки. Наконец, вариант (в) иллюстрирует нейтральный способ именования передачи содержания слов комментатора Би-би-си. Автор высказывания (в) перефразирует все метафорические выражения, употребленные комментатором. Из такого переложения нельзя узнать, как в точности выразился комментатор. Приведен только общий смысл его слов, лишенный экспрессивной окраски, каковую вносила метафора с отрицательными коннотациями.
Ситуация 2 (митинг, организованный противниками Амина). а) Комментатор Би-би-си сказал, что политическая близорукость этого подлеца Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий. Человек, передающий высказывание комментатора Би-би-си, не занимает отстраненной позиции по отношению к оценке политики Амина, он солидаризируется с ней и также определяет деятельность Амина как «политическая близорукость». Одновременно автор пользуется случаем, чтобы в развернутой тематической дескрипции передаваемого предложения усилить отрицательную оценку Амина, и вводит соответствующие «эпитеты». Знаменательно, что в такого типа пересказах избегают нейтрального определения темы высказывания, сделанного комментатором Би-би-си, и отстраненной передачи его слов с помощью кавычек. В противном случае постороннему слушателю было бы трудно отделить ту порцию информации, за которую несет ответственность сам комментатор Би-би-си, от той, которую прибавил от себя участник митинга.
Ситуация 3 (Амину докладывает его секретарь, неисправимый льстец). а) Комментатор Би-би-си сказал, что ясная политика господина Президента будет иметь много серьезных последствий. б) Комментатор Би-би-си — эта журналистская бездарь! — посмел сказать, что деятельность господина Президента отличает «политическая близорукость» и что это «болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий». Секретарь Амина, по крайней мере официально, не разделяет оценки, содержащейся в метафоре политическая близорукость. Пользуясь тем, что эта метафора составляла тему исходного предложения, он заменяет ее в варианте (а) на другую — с диаметрально противоположной установкой. Вместо сочетания политическая близорукость Амина появляется сочетание ясная политика. В последней дескрипции нейтрализовано отрицательное звучание метафор, употребленных в исходном предложении, но при такой передаче нельзя в действительности понять, что же именно сказал об Амине комментатор Би-би-си. В этом смысле вариант (б) более информативен, он сообщает ровно то, о чем и как было сказано. Поскольку оценки комментатора Би-би-си резко расходятся с позицией секретаря, тот при передаче слов комментатора подчеркивает дистанцию и свое ироническое отношение к этим оценкам, дискредитируя при этом личность самого комментатора Би-би-си (журналистская бездарь, посмел сказать). При передаче чужих слов сталкиваются две точки зрения, две разные коммуникативные установки, причем установка секретаря выступает здесь как главная по отношению к установке комментатора, высказывание которого дискредитируется.
Мы привели несколько возможных способов воспроизведения одного предложения в трех разных коммуникативных ситуациях. Их анализ показывает, что передача чужих слов подчинена интересам участников речевого общения, их системам оценок; она отражает различие в их мировоззренческих установках. Кроме того, на этих примерах можно увидеть, как ловко используются разные виды номинации объектов. При переводе в косвенную речь сообщение подвергается многочисленным преобразованиям и искажениям. Самым точным и самым нейтральным оказался пересказ в Ситуации 1. Он был нацелен на передачу всего информативного содержания высказывания. На страницах серьезных газет публицисты избегают добавления собственных оценочных элементов; иногда они допускают истолкование и перефразировку исходного сообщения. Ситуации 2 и 3 предоставляют возможность далеких перефразировок передаваемого высказывания. При этом в его тематическую часть могут быть введены различные оценочные элементы, усиливающие или совершенно меняющие первоначальную оценку предмета высказывания. В случае полного расхождения в оценках (последняя ситуация) предикативные элементы в теме и реме исходного высказывания берутся в кавычки и таким образом высказывание переносится с предметного уровня на метаязыковой, что меняет его информативное содержание. Следует отметить, что при всех наблюдаемых нами преобразованиях очень тонко используются сравнительно простые языковые механизмы. По-своему все пересказы соответствуют оригиналу и не являются явно неверными. Ведь меняется одна только дескрипция, называющая объекты высказывания, что является вполне естественным приемом актуализации объекта, который регулярно применяется при переводе прямой речи в косвенную. Кроме того, здесь — только! — переводится высказывание с предметного уровня на метаязыковой, что каким-то образом приближает к наиболее точной форме воспроизведения высказывания — к прямой речи. Достаточно, однако, сравнить следующие два предложения: Комментатор Би-би-си сказал: «Политическая близорукость Амина — это болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий» и Комментатор Би-би-си сказал, что деятельность господина Президента отличает политическая «близорукость» и что это «болезнь, которая будет иметь много серьезных последствий», чтобы понять, насколько прямая речь отличается от словесно-аналитической разновидности косвенной речи, которая может отдаляться от первоначальной оценки и которая, будучи произнесена с иронической интонацией, может даже полностью изменить эту оценку. Вернемся теперь к вопросу, который был поставлен в начале
этих рассуждений: чего следует опасаться при передаче метафоры в косвенной речи? Очевидно, что в рассматриваемой нами ситуации Амин должен опасаться одного, а автор высказывания — комментатор Би-би-си — другого. Первый должен бояться, что получит от своего приспешника неадекватную информацию, лишенную тех оценочных характеристик, которые вносила в слова комментатора метафора: что этот льстец (секретарь) сознательно преуменьшает серьезную политическую угрозу, внушая ему, что сделанное высказывание — это всего лишь чьи-то слова. И еще Амину следует опасаться, что при передаче высказывания о нем (не говоря уже о других случаях) его политические противники воспользуются сполна предоставленной возможностью и введут в свои высказывания различные, в том числе и самые резкие инвективы в его адрес в форме идентифицирующих дескрипций (включая метафорические). Со своей стороны комментатору Би-би-си следует опасаться, что его сообщение будет искажено, что оно будет лишено оценочного смысла или суждения о действительности. И ему, естественно, следует опасаться мести Амина. Однако это уже совсем другая история.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Ср.: Bally Ch. Le style indirect libre en francais moderne (польск. перевод см. в кн.: Stylistyka Bally'ego. Wybór tekstów (red. M. R. Mayenowa). Warszawa, 1966; Кa1epkу Th. Zum "Style indirect libre" ("Verschleierte Rede"). — In: "Germanisch-Romanische Monatsschrift", V, 1913; Lerch E. Die stilistische Bedeutung des Imperfectums der Rede ("style indirect libre"). — In: "Germanisch-Romanische Monatsschrift", VI, 1914; Lerch G. Die uneigentlich direkte Rede. — In: Idealistische Neuphilologie. Festschrift für Karl Vossler. Heidelberg, 1922; Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Основные проблемы социологического метода в науке и языке. Л., 1930; Wóycicki К. Z pogranicza gramatyki i sty-listyki (Nowa zależna, niezależna i pozornie zależna). — In: Stylistyka teoretyczna w Polsce (red. K. Budzyk). Warszawa — Łódź, 1946; Mayenowa M. R. Poetyka teoretyczna. Zagadnienia języka. Wrocław, 1979, см. особенно гл. V: Struktura tekstu и в ней разд. 5: Tekst literacki pisany jako monolog a innorodne struktury. Обзор исследований по структуре текста первой четверти XX в. (противопоставление позиции Балли, школы Фосслера и социологического подхода) можно найти в вышеуказанной работе В. Волошинова. 2 Fillmore Ch. J. Pragmatics and Descriptin of Discourse. — In: Radical Pragmatics. P. Cole (ed.) New York, Academic Press, 1981; впервые опубликовано в: Pragmatik II. S. Schmidt (ed.). Wilhelm Fink Verlag, Munchen, 1976. 3 См.: Mayenowa M. R. Op. cit., s. 287 и сл. 4 Термин «сложный текст (tekst złożony)» был предложен В. Гурным для определения прямой, косвенной и внешне косвенной речи; см.: Górnz W. Składnia przytoczenia w języku polskim. Warszawa, 1966. 5 Там же, с. 289. 6 Полную гамму возможностей применительно к чешскому языку показал Отокар Шолтыс: Šoltys О. Verba dicendi a metajazyková informace. Praha, 1983; см. также: Perpník J. Reporting Phrases in English
Prose. — In: Brno Studien in English. Brno, 1969; Daneš F. Verba dicendi a výpovĕdní funkce. — In: Studia slavica pragensia. Universita Karlova. Praha, 1973. 7 См.: Wierzbicka A. Metatekst w tekscie. — In: О spójności tekstu (red. M. R. Mayenowa). Wrocław, 1971 (русский перевод: Вежбицка А. Метатекст в тексте. — В сб.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. VIII; Лингвистика текста. М., «Прогресс», 1978). 8 Основной глагол из группы verba dicendi говорю содержится в спрашиваю на глубоком уровне семантического разложения. По толкованию А. Вежбицкой: я спрашиваю означает 'я хочу, чтобы ты себе представил, что я не знаю того, что ты знаешь и что ты хочешь мне сказать; говорю это, потому что хочу, чтобы ты мне это сказал'; см. Wierzbicka A. Genry mowy. — In: Tekst i zdanie (red. T. Dobrzyńska i E. Janus). Wrocław, 1983, s. 129. 9 См.: Jakobson R. Shifters, Verbal Categories and Russian Verb. Harvard, 1957 (русский перевод: Якобсон Р. О. Шифтеры, глагольные категории и русский глагол. — В сб.: Принципы типологического анализа языков различного строя. М., «Наука», 1972, с. 95 — 113). 10 См.: Fillmore Ch. J. Op. cit. 11 См.: ВолошиновВ.Н. Соч., с. 151. На это ссылается М. Р. Майенова (Mayenowa M. R. Op. cit., s. 296 и сл.), демонстрируя разные стилистические возможности, вытекающие из неточной передачи эмоционального содержания прямой речи вводящей формулой. 12 «"Чужая речь" — это речь в речи, высказывание в высказывании, но в то же время это и речь о речи, высказывание о высказывании», — говорит Волошинов (указ. соч., с. 136). Эту формулировку повторяет и далее расширяет Р. Якобсон, причисляя цитируемое высказывание (oratio) к категории сообщений, относящихся к сообщению, то есть к М/М (message about message) (см.: J а к о b-son R. Op. cit.). Возможности изменения уровня высказывания с предметного на метауровень под углом зрения связности текста и семиотики речевого поведения рассматривает в своей работе М. Р. Майенова (Mayenowa М. R. Op. cit., s. 289 и сл.). 13 См.: Wierzbicka A. Lingua mentalis. Sidney. 1980, s. 59; см. также: Janus E. Z zagadnień ekspresywów przymiotnikowych (na materiale polskim i rosyjskim). — In: Teoria tekstu (red. T. Dobrzyńska). Wroclaw, 1986. Гипокористические обороты, использующие названия мелких животных (реже цветов), такие, как собачка, кошечка (киска), рыбка, лягушонок, цветочек, розочка и т. п., основаны на стереотипизации эмоционального отношения к ним людей. Эти стереотипы культурно обусловлены. 14 Пример похожей стилистической игры в стихах К. И. Галчинского приводит А. Вежбицкая, рассматривая более широкую проблему употребления различных экспрессивных форм имени, кроме звательных: Петр Калиновски-Дзиванович нашел часы с цепочкой... Жена нашедшего ходит в халате и, кстати, наводит порядок: — Что с тобой, Песик? Подойди-ка ближе. — Я часы нашел с цепочкой. И вытаскивает Песик луковку... (см.: Wierzbicka A. Dociekania semantyczne. Wroclaw, 1969, s. 184-185). 15 Цветы лян — это орхидеи. Метафорический оборот руки твои — вто два цветка лян употребил китайский поэт XVII в. Шен Тудзян. См. парафраз его «Песни любви», выполненный Леопольдом Стаффом: Staff L. Fletńia chinska. Warszawa, 1982, s. 188. 16 Волошинов В. Н. Указ. соч., с. 152 — 152 (разрядка автора).
17 Там же, с. 154. 18 См.: Mayenowa M. R. Op. cit., s. 300 — 301. 19 См.: Волошинов В. Н. Указ. соч., с. 155 — 156. 20 Обоснованность применения в некоторых случаях перифразы метафоры отстаивает Дж. Серль (см. его статью в наст. сборнике). 21 См.: Gorny W. Op. cit., s. 291; Mayenowa M. R. Op. cit., s. 296 (пример взят из «Кануна весны» С. Жеромского). 22 См.: Griсе Н. P. Logic and Conversation. — In: The Logic of Grammar, D. Davidson, G. Harman (eds.). Dickenson Publishing Co., 1975 (русск. перевод: Грайс Г. П. Логика и речевое общение. — В сб.: Новое в зарубежной лингвистике, вып. XXVI. М., «Прогресс», 1985). ТЕРЕЗА ДОБЖИНЬСКАЯ МЕТАФОРА В СКАЗКЕ
I
Обычно предполагается, что значение выражения и его статус (то есть дословно или метафорически употреблено данное выражение) определяются ближайшим контекстом этого выражения. Я хотела бы показать, что такое понимание метафоры не является исчерпывающим. При определении статуса данного выражения необходимо учитывать не только его ближайший контекст в пределах предложения, но и жанровую принадлежность текста, из которого взято рассматриваемое предложение. Распространенное мнение о зависимости метафоры от контекста основывается на убеждении, что всегда возможно однозначно определить правила семантической сочетаемости слов данного языка и на основе этих правил установить, являются ли данные выражения нормальными или же они представляют собой отклонение от языковой нормы1. Однако можно показать, что эти правила нарушаются не только с целью создания метафоры и что их значения относительны и меняются в зависимости от жанровой принадлежности текста. Чтобы проиллюстрировать это утверждение, мы рассмотрим семантические явления, характерные для текстов сказок и имеющие большое значение для изучения метафоры. Проблема формального сходства между сказочными выражениями и метафорами, а также их семантических различий была впервые сформулирована Ж. Коэном2. Проанализируем следующие пары предложений: в группе А — предложения из сказок, в группе Б — предложения из обычного текста. Эти пары предложений обладают в общем сходным значением.
Teresa Dobrzyńska. Metafora w bašni. — In: "Semiotyka i struktura tekstu". Studia poświęcone VII Międzynarodowemu Kongresowi Slawistow, Warszawa 1973. Pod red. M. R. Mayenowej. Wrocław, 1973, s. 171 — 188. Для настоящего издания статья была переработана в дополнена автором. © Т. Dobrzyńska, 1988
Можно привести еще очень много таких пар предложений. Так, например, предложение, в котором упоминается сладкая река из сказки «Ореховый дедушка», сопоставимо с метафорическим выражением «молочные реки и кисельные берега» (Б); яства, которые превращаются в золото в сказке про царя Мидаса (А), напоминают о метафоре «серебро травы» (Б); предложение Здание поднималось до небес (Б) — о дворце, который переносился с места на место силою волшебства, в сказке про волшебную лампу Аладдина (А); предложение Крайние домики поселка цеплялись за скалы (Б) — о домике Бабы-Яги, ведущем себя как живое существо (А). При рассмотрении примеров из группы Б можно заметить, что их значение не полностью определяется словарными значениями составляющих их слов. В новом, необычном контексте значения этих слов подвергаются новому истолкованию — в результате возникает метафора: плыть в этом случае значит 'танцевать', танцевать — 'колыхаться', быть чъей-л. тенью — 'быть неразлучным спутником'. Такое представление значения этих выражений не полностью объясняет их метафоричность. До сих пор речь шла о глагольных метафорах вида: S1 есть Р24. Если мы сопоставим им следующую инвариантную двухкомпонентную формулу5:
1. S1 есть Р1 2. Sl, которое есть Р1, таково, что (могло бы показаться, что) это не Sl, которое есть Р1, a S2, которое есть Р2,
то мы сможем истолковать предложения из группы Б следующим образом:
Б 1) ...поплыла в танце = 1. ...начала танцевать.
* Здесь и далее цитаты из различных сказок Андерсена даются по изданию: Андерсен Г. X. Сказки и истории в 2-х тт. Л., 1977. Расхождения в ряде случаев объясняются тем, что автор в своем анализе основывался на польском переводе сказок, лексика которого не всегда находит буквальное соответствие в литературном русском переводе. — Прим. перев.
2. (Она танцевала так (выглядела так6), что) могло показаться, что она не танцует, а плывет. Б 2) Цветы танцевали на ветру = 1. Цветы колыхались на ветру. 2. (Колышущиеся на ветру цветы были таковы (выглядели так), что) могло показаться, что это не цветы колышутся, а кто-то танцует.
Применение такой экспликативной схемы к предложениям группы А, на поверхностном уровне сходным с предложениями группы Б, привело бы к неправильному их пониманию. Слова плыть, танцевать, выражение я был твоей тенью, которые в предложениях группы Б являются метафорическими, в предложениях группы А употреблены в своем буквальном значении, несмотря на внешнее сходство этих пар предложений. В данном случае влияние ближайшего контекста на возможность образования метафоры неожиданно нейтрализуется. Возникают вопросы, почему вышеприведенные предложения могут, несмотря на внешнее сходство, истолковываться двумя различными способами и в чем причина того, что в одном случае мы прочитываем предложения буквально (группа А), а в другом случае ощущаем скрытые за ними сложные семантические структуры (группа Б). Ответ может быть лишь один: предложения группы А не допускают метафорического толкования, поскольку взяты из сказок; они не нарушают связности текста и не могут быть истолкованы метафорически, потому что относятся к другой модели мира, которую адекватным образом описывают: для этого мира, который не вполне укладывается в наш повседневный внеязыковой опыт, эти предложения являются вполне нормальными. Правила сочетания значений слов меняются от текста к тексту и определяются внеязыковым опытом. Так, в одних сказках описывается мир, в котором растения и неодушевленные предметы могут двигаться и говорить, в других — дома могут переноситься по воздуху с места на место, а предметы обладать необычными свойствами, например, птицы состоят из чистого золота, оставаясь при этом съедобными7, или же еда превращается в золото, становясь несъедобной, и т. д. и т. п. Эта изменчивость сказочного мира проявляется также в изменении правил сочетания значений слов, что в свою очередь оказывает на поведение метафоры в тексте большое влияние и, в частности, вызывает ее нейтрализацию. Прежде чем мы определим степень этой нейтрализации, а также возможно ли вообще появление метафоры в сказке, необходимо сделать некоторые выводы из приведенных выше рассуждений: 1) Правила сочетаемости единиц данного языка, определенные для мира, известного из нашего повседневного опыта, относительны; сфера их действия ограничена определенным типом текстов.
Для некоторых текстов они требуют переформулировок, причем степень отличия их от нормы зависит от правил референции, действующих в данном возможном мире, и меняется от текста к тексту. 2) Метафора представляет собой контекстуальное явление в нескольких смыслах: она появляется при определенных операциях над контекстом предложения в соответствующем референтном контексте, а также в контексте определенного жанра. Контекст определяет не только конкретное семантическое толкование данного выражения, но и возможность вообще рассматривать его как метафору. 3) В свете вышесказанного особенное значение приобретают те признаки текста, которые определяют его жанровую принадлежность. При этом наиболее важную роль играют те его элементы, которые выполняют метатекстовую функцию (заглавия, включая и название сборника, буквицы в начале текста), образующие жанровую рамку текста8. Они содержат информацию о том, что интересующий нас текст — это текст сказки9. Они также выступают как указания о необходимости преобразовать действующие в данном языке правила сочетаемости слов и выражений, относящихся к обычному миропорядку, и руководствоваться этими новыми правилами при чтении текста10. При наличии сказочной жанровой рамки, те выражения, которые в любом другом тексте могли быть употреблены лишь в качестве метафор (при буквальном прочтении они были бы абсурдны, так как описывали бы невозможные в действительности ситуации), в сказке даже в буквальном прочтении воспринимаются как норма. Эти выражения не нарушают связности текста, соответственно нет необходимости восстанавливать эту связность путем реконструирования скрытого значения, как это происходит с метафорами. Таким образом, благодаря метатекстовой информации в сказке допустимы некоторые не совсем привычные виды предикации, относящиеся к иной картине мира, поэтому то, что в другом жанре было бы метафорой, в сказке ею не является.
II
А как же ведет себя в сказке собственно метафора? Из вышесказанного следует, что в сказках вполне допустимо появление метафор, так как правила сочетаемости слов в этих текстах отличаются от общепринятых в языке правил лишь частично. С онтологической точки зрения можно сказать, что мир сказки в целом мало чем отличается от мира реального. Более того, текст сказки образует законченную картину фантастического мира, необычную, но вполне последовательную. В этом мире события, предметы и их свойства не являются произвольными, и, хотя они могут в большой степени изменяться по сравнению с реальным миром,
тем не менее границы этих изменений строго ограничены. Отсюда — возможность ориентироваться в этом фантастическом мире, а также определенные ограничения, налагаемые на предикацию, что создает условия для появления в тексте метафор. Среди приведенных выше предложений группы Б есть предложение о танцовщице, «плывущей» по залу (предложение 1): это предложение из сказки. Метафорическое прочтение нейтрализуется или исключается только для тех выражений, элементы которых сочетаются по правилам, отличным от общепринятых. Эти выражения, необъяснимые исходя из повседневного языкового опыта, согласуются со сказочной картиной мира. Их особый статус не оговаривается и не комментируется, что очевидным образом затрудняет их прочтение. Читатель текста сказки, если говорить не о наивном читателе, а о читателе-исследователе, находится в трудном положении. Жанр сказки, на который указывает начало текста, предполагает, что при прочтении данного текста наш обычный опыт неприменим, однако пока нам неизвестно, какая ситуация в нашей сказке является нормальной (а в свете нашего вопроса — что является нормальным контекстом того или иного слова), а какая необычной (когда соответствующий ей контекст требует метафорической интерпретации во избежание появления абсурда). Читатель сказки должен в процессе чтения тщательно накапливать информацию об описываемом мире, чтобы, основываясь на ней, правильно определить статус конкретных выражений. Таким образом, прочтение сказки имеет сложный и нелинейный характер: каждое выражение, вступающее в противоречие с нашим языковым опытом, нужно соотнести с прочитанными или имплицитными сведениями о мире данной сказки и в свете этой информации считать его метафорическим или буквальным. Также возможен случай, когда значение выражения можно определить лишь при дальнейшем чтении текста; в этом случае мы имеем дело со своеобразной «подвешенностью» или неопределенностью смысла выражения. При этом можно говорить о метафоропо-добных11 выражениях, то есть о таких выражениях, которые в любом другом тексте считались бы метафорой или же бессмыслицей. В контексте сказки значение этих выражений определяется на основании предшествующей или последующей информации. Окончательное решение о значении метафороподобного выражения принимается только после накопления необходимой информации и на основе сравнения двух совокупностей следствия12, вытекающих из его метафорического и буквального смысла, с реальными предложениями из текста. В результате такого сравнения одна из совокупностей исключается, и значение выражения определяется однозначно. Если мы рассмотрим предложение Я был вашей тенью (одно из предложений группы А), взятое отдельно, оно породит две совокупности следствий, приведенных здесь в несистематическом порядке:
В результате прочтения сказки Андерсена подтверждается II совокупность следствий и исключается I. Тем самым мы определяем, каким из значений руководствоваться при чтении сказки: выбор падает на неметафорическое значение. Принятие именно такого решения помогает сохранить кореферентность и повторяемость информации в тексте, что является одновременно показателем и гарантией связности текста (повторяемость информации может быть признана аргументом в пользу выбора того или иного значения, при условии, что мы имеем дело именно с текстом, то есть со связным целым). Надо сказать, что упомянутые следствия из совокупности II имплицированы текстом сказки еще до появления данного выражения, что позволяет однозначно его интерпретировать. Как мы заметили выше, это не единственно возможная ситуация. Некоторые следствия могут подтверждаться только ex post, что создает дальнейшие трудности при прочтении сказки, так как при неопределенности значения выражения читатель должен удерживать в памяти обе совокупности следствий, вплоть до появления в тексте решительного подтверждения одной из них. |
