 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 30 страница
Еще одно возражение состоит в следующем. Для теории, уподобления абсолютно необходимо, чтобы уподобление, воспринималось буквально, однако, по всей видимости, существует ог-
ромное количество метафорических высказываний, в которых вообще не найдется релевантного буквального сходства между S и Р, соответствующего метафорическому пониманию. Если мы настаиваем, что соответствующее сходство есть всегда, нам, по всей видимости, придется интерпретировать его метафорически, что приведет к порочному кругу. Вернемся еще раз к примеру (4): Салли — ледышка. Если мы перечислим буквально различные отличительные качества ледышек, ни одно из них не будет верно для Салли. Даже если мы добавим все те различные убеждения, которыми мы располагаем относительно ледышек, они все еще не будут буквально истинны относительно Салли. Вообще, класса предикатов R, такого, что Салли буквально похожа на ледышку в отношении R, причем R — это именно то, что мы хотели метафорически предицировать Салли, говоря, что она ледышка, — такого класса предикатов попросту не существует. Неэмоциональность не является свойством ледышек, поскольку ледышки — это вообще из другой оперы. Если же кто-нибудь станет все-таки доказывать, что ледышки буквально неэмоциональны, нам стоит лишь указать, что этого свойства еще недостаточно для объяснения метафорического значения высказывания, заключенного в (4), так как огонь «неэмоционален» точно так же, но (22) Салли — огонь заключает совершенно другое метафорическое значение высказывания, чем (4). Более того, существует масса уподоблений, которые задумываются не как буквальные. К примеру, высказывание Любовь как роза, роза красная / Цветет в моем саду не значит, что найдется класс буквальных предикатов, истинных как относительно любви, так и относительно красных роз и выражающих то, к чему вел говорящий, утверждая, что его любовь похожа на красную розу. Однако защитники теории уподобления не должны сдаваться так легко. Они могли бы сказать, что многие метафоры являют собой примеры также и других фигур. Так, Салли — ледышка — это пример не только метафоры, но и гиперболы5. Метафорическое значение выражения есть производная от уподобления Салли похожа на ледышку, но и метафора, и уподобление являются частными случаями гиперболы. Это преувеличения, и многие метафоры, действительно, представляют собой преувеличения. В соответствии с таким ответом, если мы интерпретируем и метафору, и уподобление гиперболически, то они окажутся эквивалентными. Далее, защитник теории; уподобления мог бы добавить: то, что некоторые из свойств, в отношении которых Салли похожа на ледышку, определяются метафорически, — вовсе не возражение против его описания, так как для каждого такого метафорического уподобления мы можем задать уподобление, лежащее в его основе, и так до тех пор, пока мы не встанем на твердую почву буквальных уподоблений, на которой и покоится все сооружение. Так, Салли — ледышка значит 'Салли похожа на ледышку',
что в свою очередь значит 'Она обладает некоторыми общими с ледышкой чертами, и в первую очередь, она очень холодна'. Но поскольку холодна в таком толковании смысла также метафорично, то в основе здесь должно лежать определенное сходство менаду эмоциональным состоянием Салли и холодностью; когда мы в конце концов обнаружим основание этого сходства, метафора будет проанализирована полностью. Ответ содержит два шага. Во-первых, указывается, что другие фигуры, такие, как гипербола, иногда сочетаются с метафорой, и, во-вторых, признается, что некоторые из предлагаемых в качестве переводов метафоры уподоблений сами еще метафоричны, но при этом доказывается, что некая рекурсивная процедура анализа метафорических уподоблений в конце концов приведет к буквальным уподоблениям. Действительно ли такой ответ убедителен? Думаю, что нет. Беда в том, что вряд ли найдется буквальное сходство между холодными объектами и неэмоциональными людьми, способное оправдать ту точку зрения, что, когда мы метафорически говорим про кого-либо Он холоден, мы имеем в виду 'Он неэмоционален'. В каких конкретно отношениях неэмоциональные люди похожи на холодные объекты? Кое-какой ответ здесь придумать можно, но он все равно оставит в нас чувство неудовлетворенности. К примеру, мы могли бы сказать, что если кому-либо физически холодно, то это жестко ограничивает его эмоции. Даже если это и верно, это все равно не то, что мы имели в виду в метафорическом высказывании. Я думаю, что на вопрос: «Каково то отношение между холодными объектами и неэмоциональными людьми, которое оправдывает употребления слова холодный в качестве метафоры отсутствия эмоций?» — единственным ответом может быть простая констатация, что по своим ощущениям, своему восприятию и своей лингвистической практике люди находят понятие холодности ассоциированным в своем сознании с отсутствием эмоций. Понятие 'быть холодным' всего-навсего ассоциируется с понятием 'быть неэмоциональным'. Между прочим, есть данные, что эта метафора бытует в нескольких разных культурах, а не ограничивается лишь англоязычным миром, ср. [1 ]. Более того, она становится, если уже не стала, мертвой метафорой. Некоторые словари, например, Оксфордский (OED), приводят отсутствие эмоций как одно из значений слова cold 'холодный'. На самом деле температурные метафоры для эмоциональных и личностных особенностей весьма обычны; они не основаны ни на каких буквальных сравнениях. Так, мы говорим: жаркий спор, теплый прием, прохладная дружба и сексуальная холодность. Такого рода метафоры смертельны для теории уподобления — разве что ее защитники смогут привести буквальное R, которым обладают и S и Р и которого достаточно для точного задания имеющегося в виду метафорического значения.
Поскольку это утверждение обречено на то, чтобы быть оспоренным, хорошо бы как следует осознать масштаб нашей ставки. Говоря, что какого бы то ни было множества сходств недостаточно для объяснения значения высказывания, я делаю отрицательное экзистенциальное утверждение; тем самым его истинность не может быть доказана рассмотрением любого конечного числа примеров. Бремя доказательства здесь ложится скорее на сторонника теории сравнения, который должен предъявить эти сходства и показать, как они исчерпывающим образом отражают значение высказывания. Однако ему вряд ли будет легко сделать это так, чтобы удовлетворить требованиям его же собственной теории. Конечно, можно придумать массу признаков, по которым любое S окажется сходным с любым Р — например, Салли с ледышкой — и массу F и G таких, чтобы Салли в отношении F была похожа на ледышку в отношении G. Но этого недостаточно: такого рода сходства, которые могут быть здесь указаны, отнюдь не исчерпывают значения высказывания, а если и существуют такие сходства, которые достигают этого, то они далеко не очевидны. Предположим, что, проявив чудеса изобретательности, мы все же придумали сходство, которое исчерпывающим образом отражает значение высказывания. Как раз то, что это требует такой изобретательности, заставляет усомниться в возможности опереться на это как на базовый принцип метафорической интерпретации, в силу полной очевидности метафоры: любой носитель языка без всякого труда объяснит, что она значит. В метафоре Сэм — свинья очевидно как значение высказывания, так и соответствующие сходства, но в Салли — ледышка очевидно только значение высказывания. Тем самым более простая гипотеза состоит в том, что эта метафора, как и некоторые другие, рассмотренные ниже, функционирует на основе каких-то иных принципов, чем сходство. Как только мы займемся поиском таких метафор, обнаружится, что их очень даже немало. К примеру, многочисленные пространственные метафоры времени не основаны на буквальных сходствах. Во фразах Время летит или Часы ползут, что именно делают время или часы, что бы походило буквально на полет или ползание? Очень заманчиво сказать, что они шли быстро или, соответственно, медленно; но ведь 'идти быстро' и 'идти медленно' — не что иное, как дальнейшие пространственные метафоры. Так же точно и вкусовые метафоры для личностных характеристик отнюдь не основаны на общих свойствах. Мы говорим о сладкой улыбке и горьком разочаровании, вовсе не имплицируя существование свойств, общих у улыбки и разочарования с вкусовыми ощущениями, которые к тому же исчерпывающим образом отражали бы метафорическое значение высказывания. Вне всякого сомнения, и сладкие улыбки, и сласти приятны; но метафора
передает гораздо больше, чем простую приятность. Некоторые метафорические ассоциации настолько глубоко укоренены в самой нашей структуре здравого смысла, что мы склонны считать, что здесь должно быть сходство, или даже что сама ассоциация есть вид сходства. Так, мы склонны говорить, что прохождение времени просто-напросто похоже на пространственное движение, но, говоря это, мы забываем, что прохождение — это не более чем еще одна пространственная метафора и что голая констатация сходства без указания основания сравнения сама по себе бессодержательна. Наиболее изощренная версия теории сходства из известных мне принадлежит Джорджу Миллеру [7], и я сделаю краткое отступление ради анализа некоторых ее специфических аспектов. Миллер, как и другие сторонники этой теории, полагает, что значение метафорического выражения может быть передано выражением сходства; но в качестве «реконструкции» метафорического выражения он предлагает выражение сходства специального вида (кстати, весьма напоминающего одну из аристотелевских формулировок). Следуя Миллеру, метафоры структуры «S есть Р», где S и Р — именные группы, эквивалентны предложениям такого вида:
(23) (
Так, предложение Человек — это волк, по Миллеру, толкуется как (24) Существует некое свойство F и некое свойство G такие, что человек в отношении F похож на волка в отношении G. Когда же мы имеем дело с метафорой, где глагол или предикатное прилагательное F употреблено метафорически в предложении вида «x — F» или «xF», то толкование имеет вид
(25) (
Так, предложение Задачка кусается получит следующее толкование: (26) Существует некое свойство G и некий объект у такие, что задачка в отношении G сходна с у в отношении кусания. Я убежден, что это описание разделяет все трудности других теорий сходства; а именно, в нем ошибочно предполагается, что употребление метафорического предиката вынуждает говорящего отвечать за существование объекта, относительно которого этот предикат является буквально истинным; оно путает условия истинности метафорического утверждения с принципами его понимания; оно ничего не говорит нам о том, как вычислять значения переменных (Миллер видит эту проблему; он называет ее проблемой «интерпретации» и считает, что она не совпадает с проблемой «реконструкции»); и оно опровергается тем фактом, что не все метафоры имеют в своей основе выражения сходства.
С моей точки зрения, самое слабое место описания Миллера — это то, что в соответствии с этим описанием семантическое содержание большинства метафорических высказываний включает в себя слишком много предикатов, и, кроме того, в действительности не слишком многие метафоры на самом деле соответствуют той формальной структуре, которую он предлагает. Рассмотрим, к примеру, предложение Человек — это волк. В соответствии с той версией теории сходства, которая кажется мне наиболее правдоподобной, оно значит что-нибудь типа (27):
(27) Человек похож на волка в определенных отношениях R.
Мы могли бы представить это как
(28) SIMr (человек, волк).
От слушающего требуется найти только одно множество предикатов, а именно вычислить значения R. Но в описании Миллера слушающему надо обработать целых три множества предикатов. Постольку, поскольку сходство — это пустой предикат, нам, чтобы утверждение о сходстве двух объектов было содержательным, необходимо узнать, в каком отношении эти объекты сходны. Миллер формализует рассматриваемое метафорическое высказывание следующим образом:
(29) (
Чтобы прийти к окончательному виду формулы с указанным в ней основанием сравнения, ее необходимо переписать:
(30) (
И переформулировка (30), и исходная формула Миллера (29) содержат слишком много предикатных переменных. Когда я говорю Человек — это волк, я не утверждаю существование разных наборов свойств для человека и волка, я утверждаю именно существование у них общего набора свойств (по крайней мере при благожелательном истолковании теории сходства я говорю именно это). Но, следуя описанию Миллера, я говорю, что человек обладает набором свойств F, волки обладают другим, отличным набором свойств G и человек в отношениях F похож на волков в отношениях G, причем основанием сходства является еще один набор свойств Н. Я утверждаю, что такая «реконструкция»: а) противоречит интуиции, б) необоснованна и в) ставит перед говорящим и слушающим нерешаемую вычислительную задачу. Что это за F, G и Н? И как прикажете слушающему их искать? Неудивительно, что проблему интерпретации Миллер затрагивает лишь в самых общих чертах. Подобные же возражения применимы и к его описаниям других синтаксических типов метафорических высказываний. Существует класс метафор, которые я буду называть «реляционными метафорами», для которого нечто подобное толкова-
нию Миллера может быть вполне подходящим. Так, если я говорю: (8) Корабль вспахивал гладь моря или (31) Вашингтон — отец своей страны, такие предложения могут быть проинтерпретированы при помощи формул типа миллеровских. (8) и (31) можно рассматривать соответственно как эквиваленты (32) и (33): (32) Существует некое отношение R между кораблем и морем, которое сходно с отношением между плугом и полем, когда плуг вспахивает поле. (33) Существует некое отношение R между Вашингтоном и его страной, которое сходно с отношением между отцом и его отпрыском. При этом (32) и (33) несложно снабдить толкованиями à 1а Миллер. Однако даже эти толкования кажутся мне уже слишком искаженными в угоду миллеровскому подходу: (8) ни имплицитно, ни эксплицитно не упоминает поля, а (31) — отпрысков. Следуя простейшему и самому правдоподобному варианту теории сходства, (8) и (31) эквивалентны соответственно (34) и (35): (34) Корабль делает нечто с морем, что похоже на вспахивание. (35) Вашингтон находится в некотором отношении к своей стране, которое похоже на отношение отцовства. Задача слушающего в обоих случаях — попросту найти те отношения, которые имеются в виду. В моем описании, которое я предложу в следующем параграфе, сходство в общем случае не выступает как составляющая условий истинности ни по Миллеру, ни по более простой версии теории сходства; скорее, если оно вообще присутствует, то в функции стратегии интерпретации. Таким образом, в самой грубой форме участие сходства в интерпретации (8) и (31) можно представить соответственно так: (36) Корабль делает нечто с морем (чтобы узнать, что именно, найди отношение, похожее на вспахивание). (37) Вашингтон находится в определенном отношении к своей стране (чтобы узнать, в каком именно, найди отношение, похожее на отцовство). При этом слушающему не требуется искать основание сходства этих отношений, поскольку нечто утверждается не о нем. То, что утверждается, — это, скорее, что корабль делает нечто с морем и что Вашингтон находится в определенном отношении к своей стране; а от слушающего требуется обнаружить, что же именно делает корабль и каковы отношения между Вашингтоном и его страной, путем поиска отношений, сходных со вспахиванием и отцовством. Подведем итоги этого параграфа. Проблема метафоры или очень сложна, или очень проста. Будь теория сходства верной,
она была бы очень проста, поскольку отдельной семантической категории метафор не существовало бы, а была бы категория эллиптичных высказываний с опущенными «как» или «похож». Но увы, теория сходства ошибочна, и проблема метафоры остается очень сложной. Я надеюсь, что довольно-таки долгое обсуждение теории сходства было поучительно по крайней мере в следующих отношениях. Во-первых, существует множество метафор, не основанных ни на каком буквальном сходстве, которое бы адекватно объясняло метафорическое значение высказывания. Во-вторых, даже если и находится соответствующее буквальное утверждение сходства, то условия истинности — а следовательно, и значение — метафорического утверждения и утверждения сходства будут в общем случае разными. В-третьих, из-под обломков теории сходства мы должны вынести набор стратегий для производства и понимания метафорических высказываний при помощи сходства. И, в-четвертых, даже будучи построена как теория интерпретации, а не значения, теория сходства ничего не говорит нам о том, как находить те основания сходства или те сходства, которые метафорически подразумевал говорящий.
ПРИНЦИПЫ МЕТАФОРИЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Пришло время попытаться сформулировать принципы, в соответствии с которыми метафоры производятся и понимаются. Еще раз повторимся: мы пытаемся ответить на вопрос, как для говорящего оказывается возможным метафорически сказать «S есть Р», имея в виду «S есть R», притом что Р со всей очевидностью не значит R? Далее, как оказывается возможным для слушающего, услышавшего высказывание «S есть Р», знать, что говорящий имеет в виду «S есть R»? Краткий и неинформативный ответ состоит в том, что произнесение Р вызывает в сознании значение, а тем самым и условия истинности, ассоциированные с R; это делается некоторыми особыми способами, с помощью которых метафорические высказывания способны вызывать нечто в сознании. Этот ответ неинформативен до тех пор, пока мы не знаем конкретных принципов, согласно которым высказывание вызывает в сознании метафорическое значение, и пока мы не можем сформулировать эти принципы без использования метафорических выражений типа «вызывать в сознании». Я убежден, что единственного принципа функционирования метафоры нет. Вопрос «Как функционируют метафоры?» в какой-то мере схож с вопросом «Как одна вещь напоминает нам другую?». На оба эти вопроса единственного ответа нет, хотя сходство, несомненно, играет важнейшую роль при ответе на них. Однако здесь есть два существенных различия: метафора, во-первых, ограничена, во-вторых, систематична. Она ограничена в том смысле, что не всякая способность одной сущности напоминать нам другую может служить основанием метафоры; систематична она тем,
что метафоры должны быть способны передаваться от говорящего к слушающему в процессе коммуникации на основе общего для коммуникантов набора принципов. Рассмотрим проблему с точки зрения слушающего. Коль скоро мы сможем указать те принципы, в соответствии с которыми слушающий понимает метафорические высказывания, мы тем самым существенно продвинемся в понимании того, как говорящему удается такие высказывания производить: ведь для того, чтобы коммуникация была возможна, необходимо, чтобы говорящий и слушающий обладали общим набором определенных принципов. Пусть, например, слушающий услышал высказывание типа Салли — ледышка, или Ричард — горилла или Билл, — дверь сарая. Каковы те шаги, которые он должен, предпринять, чтобы понять метафорическое значение подобных высказываний? Очевидно, отвечая на этот вопрос, мы не берем на себя обязательства сформулировать последовательность сознательных действий слушающего; мы должны лишь представить разумную реконструкцию тех схем вывода, на которых основана наша способность понимать такие метафоры. Более того, отнюдь не все метафоры окажутся столь же просты, как наши примеры; тем нее менее модель, построенная для объяснения простых примеров, должна быть применима также и в более общем случае. Я полагаю, что в простых примерах, рассматривавшихся здесь, слушающий должен пройти как минимум через три серии шагов. Во-первых, он должен располагать некоторой стратегией определения того, надо ли ему вообще заниматься поиском метафорической интерпретации высказывания. Во-вторых, если он решил искать эту интерпретацию, он должен иметь некий набор стратегий или принципов вычисления возможных значений R. Наконец, в-третьих, в его распоряжении должен быть набор стратегий или принципов, позволяющих ему ограничить множество таких R, чтобы решить, наличие каких именно R уS скорее всего утверждается говорящим. Предположим, слушающему поступило высказывание Сэм ― свинья. Он знает, что это не может быть буквально истинно, то есть что при буквальной интерпретации данное высказывание безнадежно неправильно. И действительно, такого рода, неправильность — свойство почти всех из рассмотренных нами до сих пор примеров. Нарушением, дающим подсказку слушающему, может быть явная ложность высказывания, семантическая бессмысленность, нарушение правил речевого акта или коммуникативных принципов дискурса. Это подсказывает стратегию, на которой основан первый шаг: Если высказывание, взятое буквально, построено неправильно, ищи значение высказывания, отличающееся от значения предложения. Это не единственная стратегия, в соответствии с которой
слушающий может предположить наличие у высказывания метафорического значения, но она — самая распространенная (кстати, она также обычна для интерпретации поэзии; когда я слышу, что к фигуре на греческой гробнице обращаются как к «еще нетронутой невесте тишины», я знаю, что мне стоит заняться поиском альтернативных значений). Конечно, неправильность при буквальном понимании вовсе не является необходимым свойством метафорического высказывания. Дизраэли мог бы сказать метафорически: (5) (МЕТ) Я взобрался на верхушку скользкого столба, даже если он и действительно забрался на верхушку скользкого столба. Есть и другие данные, которые могут служить нам уликами Для выявления метафорических высказываний. К примеру, читая поэтов-романтиков, мы всегда настороженно ждем появления метафор; да и просто среди наших знакомых одни испытывают большую склонность к метафорическим высказываниям, чем другие. Когда наш слушающий уже выяснил, что ему надо искать альтернативное значение, он может воспользоваться несколькими принципами вычисления возможных значений R. Ниже я приведу список этих принципов, но один из них заключается в следующем:
Когда вы слышите «S есть Р», то, чтобы выяснить возможные значения R, вы ищете вероятные черты сходства R и Р, а чтобы найти эти черты сходства, вы ищете характерные известные и при этом дистинктивные признаки вещей Р.
В последнем примере слушающий, обратившись к своим знаниям о внешнем мире, может найти такие признаки свиней, как 'жирные', 'обжорливые', 'грязные', 'мерзкие' и т. п. Этот неопределенный и неограниченный спектр признаков задает возможные значения R. Однако многие другие признаки свиней являются в такой же мере дистинктивнымй и известными, например, свиньи обладают характерной (дистинктивной) формой и щетиной. Тем самым, чтобы понять высказывание, слушающему необходимо сделать третий шаг, на котором он ограничит круг возможных значений R; для этого он также может воспользоваться различными стратегиями, но наиболее часто употребляется следующая:
Вернись к терму S и посмотри, какие из кандидатов в значения R являются вероятными или хотя бы возможными свойствами S.
Тем самым, если слушающему говорят: Машина Сэма — свинья, он интерпретирует эту метафору иначе, чем высказывание Сэм — свинья. Относительно значения первого высказывания он может счесть, что в нем имеется в виду 'Машина Сэма потреб-
ляет бензин так, как свинья потребляет пищу' или 'Машина Сэма по форме похожа на свинью'. Хотя в некотором смысле оба высказывания содержат одну и ту же метафору, в каждом случае терм S ограничивает ее по-своему. Слушающий должен использовать свои знания о вещах S и вещах Р, чтобы узнать, какие из возможных значений R могут претендовать на роль в метафорической предикации. Заметим, что большая часть разногласий между теориями взаимодействия и теориями сравнения объектов коренится в том, что они могут интерпретироваться как ответы на разные вопросы. Теории сравнения объектов лучше всего понимать как попытки ответить на вопрос второго шага: «Каким образом мы вычисляем возможные значения R?» Теории же взаимодействия лучше всего понимать как ответ на вопрос шага номер три: «Если дана область возможных значений R, то как тогда отношения между термом S и термом Р ограничивают эту область?» Я думаю, что неверно описывать эти отношения как «взаимодействия», но предположение, что в метафорах рассматриваемого типа терм S должен играть определенную роль, представляется верным. Чтобы показать, что теория взаимодействия дает также ответ и на вопрос о втором шаге, нам надо было бы предъявить такие значения R, которые можно найти, исходя из S и Р вместе, но не из отдельно взятого Р; надо было бы показать, что S не ограничивает круг значений R, а в действительности создает новые значения R. Я не думаю, что это можно сделать, но некоторые возможности упомяну ниже. Я говорил, что существует целый ряд принципов вычисления R исходя из Р, то есть целый ряд принципов, в соответствии с которыми произнесение Р может вызвать в сознании смысл R некоторым специфическим для метафоры способом. Я уверен, что я не знаю всех этих принципов; приведу для начала лишь несколько из них (необязательно независимых).
Принцип 1. Вещи, которые Р, суть, по определению, R. Обычно, если метафора успешна, R будет одним из характерных свойств, определяющих Р. Так, к примеру, высказывание (38) (МЕТ) Сэм — гигант будет понято как (38) (ПАР) Сэм высок, поскольку гиганты, по определению, обладают высоким ростом. Такова их специфика.
Принцип 2. Вещи, которые Р, суть условно R. Опять же, если метафора успешна, свойство R должно быть характерным или известным свойством вещей Р. (39) (МЕТ) Сэм — свинья будет понято как (39) (ПАР) Сэм мерзок, грязен, обжорлив и т. д. Оба принципа, первый и второй, соотносят метафорические вы-
сказывания с буквальными уподоблениями, типа 'Сэм похож на гиганта', 'Сэм похож на свинью' и т. д. В связи с принципом 2 и следующим принципом заметим, что небольшие сдвиги в терме Р могут привести к серьезным изменениям в термах R; ср. Сэм — свинья, Сэм — кабан и Сэм — поросенок.
Принцип 3. Вещи, которые Р, часто считаются R, даже хотя и говорящий, и слушающий могут знать, что R неверно относительно Р. Так, (7) (МЕТ) Ричард — горилла может быть произнесено для передачи смысла (7) (ПАР) Ричард свиреп, злобен, склонен к насилию и т. д., даже если и говорящий и слушающий знают, что в действительности гориллы — застенчивые, робкие и чувствительные существа; но вековые мифы о гориллах создали ассоциации, дозволяющие метафоре достичь цели, даже несмотря на знание говорящего и слушающего о ложности этих представлений.
Принцип 4. Вещи, которые Р, не являются R, не похожи на R и не считаются R; тем не менее здравый смысл, в силу природных или культурных факторов, попросту заставляет нас видеть связь между Р и R, так что Р в нашем сознании ассоциируется со свойствами R. Так, предложения (4) (МЕТ) Салли — ледышка (40) (МЕТ) У меня черный период (41) (МЕТ) Мэри — конфетка (42) (МЕТ) Джон скис
тащились (43) (МЕТ) Часы нашего ожидания тянулись как в аэропорту мчались неслись
могут быть произнесены с целью передать следующие метафорические значения: 'Салли неэмоциональна'; 'я сердит и подавлен'; 'Мэри мила, приятна, любезна' и т. д.; 'у Джона испортилось настроение'; 'часы нашего ожидания казались (имеющими различную продолжительность)'. При этом не существует буквальных сходств, лежащих в основе этих метафор. Заметим, что ассоциации тяготеют к скалярности: температура — спектр эмоций, скорость — временная протяженность и т. д. |
F) ( 
ползли