 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 27 страница
По всей вероятности, Базелл объяснил бы недопустимость двух первых словосочетаний в правом столбце и допустимость четырех следующих за ними тем, что стальные рудники и стальная руда в природе не существуют, тогда как сталеплавильные заводы, стальные магнаты и т. д. — существуют. Однако если бы он попытался сходным образом объяснить недопустимость трех последних словосочетаний в правом столбце, то он никак не смог бы объяснить допустимость парных им словосочетаний в левом столбце. Он был бы вынужден трактовать эти последние как метафоры, хотя и несколько стертые. Но в этом случае ему пришлось бы объяснять, почему три последних словосочетания правого столбца сходным образом трактовать нельзя. На самом деле лучше вовсе отказаться от вопросов, касающихся «природы» или «материальной мотивировки». Отсутствие в английском языке словосочетания steel mine лишь случайным образом связано с отсутствием в природе стальных рудников, ведь существует же словосочетание yellow rat при отсутствии в природе желтых крыс. Если бы нашлось нечто, что можно было бы описать как steel mine, подобно тому, как некоторые люди могут быть описаны как yellow rats, то такое словосочетание стало бы допустимым, несмотря на отсутствие в природе стальных рудников. Причина, по которой этого не произошло, состоит только в том, что, по крайней мере, в английском языке со словом steel не связаны специфические атрибуты. Под «специфическим атрибутом» имеется в виду определенное качество, обычно соотносимое с денотатом знака. Так, с английским словом iron связан атрибут 'твердость'. Хотя такая связь и кажется естественной, на самом деле она довольно-таки произвольна: твердость — это только один из атрибутов, которые, вообще говоря, можно соотнести с железом (например, 'прочность', 'тяжесть', 'темный цвет' и т. д.); кроме того, железо обладает этим свойством в меньшей степени, чем многие другие материалы, например алмаз или та же сталь. Однако со словом diamond 'алмаз' связаны атрибуты 'ценность', а также, быть может, 'яркость'. Доводом в пользу произвольности подобных связей может также служить то обстоятельство, что они не явля-
ются универсальными; так, в испанском языке слово hierro 'железо' не имеет метафорического значения, а acero 'сталь' — имеет: даже при переводе заимствованных словосочетаний в испанском производятся соответствующие замены — iron curtain 'железный занавес' переводится как telon de acero 'стальной занавес', iron lung 'железные легкие' как pulmón de acero 'стальные легкие'. Тем самым в испанском, в отличие от английского, атрибут 'твердость' связан не с железом, а со сталью. В дальнейшем изложении лексемы, имеющие подобные атрибуты, будут называться «маркированными знаками», а лексемы, их не имеющие, — «немаркированными знаками». Сразу оговоримся, что ничто не препятствует использованию маркированных знаков в немаркированных, равно как и в маркированных значениях. В последнем случае, однако, знак способен комбинироваться с другими знаками или замещать их, тогда как немаркированный знак такой способностью не обладает. В полном объеме важность связи знака с атрибутом станет очевидной из дальнейшего изложения. Однако прежде, чем двигаться дальше, уместно, быть может, вернуться ко второму из тех двух вопросов, которые были поставлены в начале статьи, поскольку, приводя соображения относительно неудовлетворительности нелингвистического подхода к метафоре, мы пока еще не доказали, почему лингвистический подход может оказаться более приемлемым.
V
До последнего времени особого лингвистического подхода к метафоре не существовало, поскольку, несмотря на признание важности роли метафоры при изменении значений (см., например, [23]), она все же рассматривалась при синхронном описании языка как нечто второстепенное. Однако, как представляется, работы специалистов по порождающим грамматикам содержат материал для разработки такого подхода. С этой точки зрения кажутся релевантными семантические категориальные маркеры, предложенные Н. Хомским для описания лексических единиц [6], и теория структурной семантики Дж. Катца, Дж. Фодора и П. Постала [11], [12]. Современное состояние порождающей грамматики Дж. Лакофф [13 ] охарактеризовал следующим образом: все неядерные предложения могут быть выведены из ядерных; все сочетаемостные правила и ограничения (включая и семантические) применяются на последнем уровне; все такие правила и ограничения остаются постоянными при последующих трансформациях (в результате чего, как показано в [3], из неприемлемых ядерных предложений будут получаться неприемлемые трансформы). Тем самым оказывается возможным разбить часто встречающиеся в поэзии (и в некоторых других видах текстов) запутанные цепи
метафор, выделить соответствующие ядерные предложения и исследовать каждое нарушение семантических норм изолированно. Тогда — если мы на некоторое время предположим, что метафору правомерно рассматривать как нарушение нормы, — мы можем выделить классы метафор, например, метафоры, нарушающие главные категориальные правила (hearts that SPANIEL'D me at heels 'сердца, которые СПАНИЭЛИЛИ вслед за мной'), метафоры, нарушающие субкатегориальные правила (MISERY LOVES company 'НЕСЧАСТЬЕ ЛЮБИТ компанию') или семантические проекционные правила Катца — Фодора — Постала (the flinty and STEEL COUCH of war 'кремнистое и СТАЛЬНОЕ ЛОЖЕ войны'). Такое подразделение, как представляется, позволит стилистам испытать на деле готовую иерархию метафор, каждый уровень которой можно соотнести с определенным стилистическим приемом. К сожалению, хотя все метафоры можно рассматривать как нарушения некоторых правил, не все нарушения правил можно рассматривать как метафоры. Пример Катца *scientists truth the universe букв, 'ученые истинят вселенную' — это случай нарушения главных категориальных правил, но отнюдь не метафора. То же самое можно сказать и о нарушениях субкатегориальных правил; рассмотрим следующие два предложения: poverty gripped the town 'бедность охватила город' и *ability gripped the town букв, 'способность охватила город'. Теоретически к обоим предложениям должны применяться одни и те же субкатегориальные ограничения: poverty и ability — это два абстрактных существительных, производные от прилагательных, которые обычно модифицируют существительные — названия людей; grip — это глагол, который обычно требует в качестве подлежащего имя, обозначающее либо живое существо (man 'человек', monkey 'обезьяна'), либо атрибут живого существа (paws 'лапы', fingers 'пальцы'), либо артефакт (wrench 'гаечный ключ', pliers 'плоскогубцы'). Однако если первое предложение можно отнести к метафоре, то второе можно почти без сомнений считать «бессмысленным». В результате нарушений проекционных правил возникают как бессмыслицы (*short hats 'короткие шапки', *green elbows 'зеленые локти'), так и выражения, осмысляемые метафорически. Таким образом, не существует такого уровня, на котором при нарушении правил не могли бы сосуществовать метафора и неметафора, и нет таких средств, которые в рамках порождающей грамматики позволили бы проводить между ними различие на любом из уровней. Более того, теория Катца — Фодора — Постала имеет по меньшей мере два существенных изъяна. Во-первых, она не отвечает «скромному требованию» к семантической теории, сформулированному Болинджером, согласно которому семантическая теория должна «описывать разные значения слова таким образом, чтобы отражать возможное развитие одних значений из других»
[5, p. 566]. Эта теория никак не объясняет того факта, что, например, для слова bachelor три следующих значения имеют пересекающуюся семантическую часть со значением '(СУЩЕСТВО МУЖСКОГО ПОЛА), не вступавшее в брак': '(СУЩЕСТВО МУЖСКОГО ПОЛА) (МОЛОДОЙ) котик, оставшийся без пары в брачный период', '(СУЩЕСТВО МУЖСКОГО ПОЛА) (МОЛОДОЙ) рыцарь, служащий под началом другого рыцаря', '(ЧЕЛОВЕК), имеющий первую, и низшую, академическую степень'; не объясняет она и того, почему в подавляющем большинстве случаев это слово употребляется в значении 'холостяк'. Если последний вопрос может быть объяснен только в рамках теории подъязыков, то вопрос о причинах выбора слова bachelor для передачи трех остальных значений связан со вторым изъяном теории Катца — Фодора — Постала. Возьмем два словосочетания — bachelor flat 'холостяцкая квартира' и bachelor girl 'одинокая девушка (букв, девушка-холостяк)'. Рассматриваемая теория объясняет различия между двумя этими словосочетаниями, сопоставляя их с двумя разными глубинными структурами и показывая, что в первой структуре (the flat is for the bachelor 'квартира подходит для холостяка'), в отличие от второй, не содержится семантически несовместимых единиц. В то же время глубинная структура второго словосочетания (the girl is a bachelor букв, 'девушка является холостяком') содержит несовместимые единицы (N человек-женщина + быть + N человек-мужчина), а такая структура, по-видимому, может считаться столь же маловероятной, как и пример Катца — Фодора *spinster insecticide 'средство от насекомых для девиц'. Может показаться, что использование слова bachelor применительно к женщинам, равно как и случай, когда это слово обозначает котика, связано с некоторой доселе не объясненной способностью «различителен» низшего уровня (в наших примерах это 'одинокий', 'не имеющий партнера') получать преимущество перед «семантическими маркерами» более высокого уровня, такими, как 'существо мужского пола' или 'человек'. Однако значительная часть языковых знаков обладает способностью преодолевать категориальные границы, и, каким бы произвольным ни казался этот процесс, говорящие на определенном языке всегда могут сказать, в каких случаях продукты этого процесса находятся «в пределах» языка, а в каких — «за пределами» языка. Поскольку этот процесс составляет часть их языковой компетенции, адекватная грамматика должна отражать его. Так, встретившись с такими высказываниями, как *she has stabbed my self-respect букв, 'она ранила мое самоуважение' или *quiet donkeying with my car 'осторожнее (букв, хватит обезьянничать) с моей машиной', с одной стороны, и hearts that spaniel'd me at heels или с его менее вычурным вариантом to dog someone's footsteps 'по-собачьи идти по пятам за кем-либо (букв. собачить чьи-то следы)', с другой стороны, любой носитель анг-
лийского языка окажется способным не только провести между ними различие, но и определить, что два первых высказывания, возможно, принадлежат человеку, для которого английский язык не родной, тогда как два вторых демонстрируют владение языком, превосходящее средний уровень. Уравнивание соответствующих пар высказываний означает, по моему мнению, отрицание того, что составляет самую суть языка. В связи с этим возникает вопрос о том, является ли неспособность порождающей грамматики отличать метафору от не-метафоры необходимой или случайной чертой этой теории.
VI
Как представляется, некоторые ведущие теоретики порождающей грамматики, руководствуясь своими собственными научными интересами и/или общими современными тенденциями, ориентируются скорее на логику, чем на практическую лингвистику. Этим можно объяснить использование ими принципа «р или не р» при решении семантических проблем, а также проведение ими жестких границ между семантическими категориями; при этом их не останавливает даже признание возможности существования единиц, принадлежащих более чем одной категории (поскольку, несмотря на признание этого факта, свободный переход знака из одной категории в другую в рамках трансформационной грамматики запрещен). В связи с этим они не рассматривают тот единственный вопрос, который в этой связи заслуживает размышлений: какие привилегии и ограничения управляют переходом знака из одной категории в другую? Ограничения такого рода непременно должны существовать, поскольку в противном случае свободная комбинация знаков была бы теоретически неограниченной, а знак с неограниченными привилегиями употребления, как заметил МакИнтош [18, р. 189, сн. 11], может обладать только грамматическим значением. Подобные привилегии должны существовать; без них язык бы окостенел, в нем не использовались бы неологизмы, заимствованиями выражения типа bachelor girl, loud colour, iron discipline и т. п. (которые являются не вычурными поэтическими метафорами, а всего лишь незначительными изменениями повседневно используемого языка). Чего нам недостает, так это всего лишь ключа к механизму создания метафоры.
VII
Как было показано в разделе IV, определенные атрибуты связаны с определенными знаками, в результате чего эти знаки могут комбинироваться с другими знаками, связанными с тем же атрибутом, или замещать последние. Так, слову soup 'суп' можно приписать атрибут 'густота', что объясняет такие выражения,
как soup 'плотная облачность' у пилотов, pea-soup 'густой туман' в жаргоне лондонцев или словосочетание to be in the soup, эквивалентное to be in the trouble 'быть в беде' (поскольку trouble-'беда' ассоциируется скорее с dense 'густой', нежели с diffuse 'текучий', ср. такие выражения, как forest of difficulties 'лес трудностей', slough of despond 'трясина уныния') и т. д. Может появиться желание дойти при исследовании происхождения этого процесса до истоков языка, когда, как считают многие авторы, писавшие о метафоре, у человека был только ограниченный набор знаков, состоящий из «имен предметов, воспринимаемых органами чувств», и значения этих имен должны были претерпеть метафорическое изменение для того, чтобы оказаться способными обозначать «те ментальные объекты, о которых люди имели более смутное представление и назвать которые оказалось сложнее» [4, р. 280]. К сожалению, хотя о предполагаемом происхождении языка писали много (полезный обзор различных теорий такого рода содержится в работе [20]), почти все рассуждения на эту тему приходится признать спекулятивными; несомненно, что теория, согласно которой «конкретные» знаки предшествуют «абстрактным», вполне разумна, однако у нас нет ровным счетом никаких свидетельств, ее подкрепляющих. В то же время мы можем утверждать, что именно должно было бы произойти в таком языке (или языках), поскольку сходные процессы при гораздо более сложных обстоятельствах происходят и сейчас. По мнению известного антрополога, вероятно, «становление человека сопровождалось решением исключительно сложной задачи — систематизации того, что непосредственно представлено в чувствах...» [14, р. 11 ] и что тотемизм и другие верования и практические привычки примитивного человека были «непосредственно или опосредованно связаны с классификационными схемами, которые позволяли рассматривать естественный и социальный универсум как упорядоченное целое» [14, р. 135]. Заметим, что простейшая форма классификации — бинарная; тогда мы можем предположить, что на сравнительно ранней стадии человеческого развития возникла концептуальная сеть бинарных оппозиций: Конкретное / Абстрактное, Одушевленное / Неодушевленное, Статика / Динамика, Целое / Часть, Плотное / Рассеянное и т. д. Для некоторых из этих оппозиций характерно то, что они построены посредством последовательного подразделения, и потому могут быть представлены в виде бинарного дерева, как показано на рис. 1. Бросается в глаза сходство этого дерева со структурами деревьев в порождающей грамматике. Столь же очевидно, что ряд дальнейших оппозиций может быть включен в структуру подобного рода за счет некоторого ее расширения, как, например, в случае оппозиции Мужское / Женское, так как и Естественное, и Арте-
Все явления
Абстрактное Конкретное
Одушевленное Неодушевленное
Человек Животное Естественное Искусственное
Мужское Женское Мужское Женское
Рис. 1
факт могут быть подразделены далее на Жидкое/Твердое, а все категории вообще — на Оцениваемые положительно и Оцениваемые отрицательно (хотя в этом случае картина будет усложнена введением третьего узла — Морально нейтрального). Но если мы введем новые оппозиции, часть которых подразделяет не одну, а большинство, а иногда и все ранее выделенные категории, наша картина существенно усложнится. И дело не только в том, что многократно возрастет необходимость введения постоянных бинарных подразделений, но и в том (и это более важно), что произвольный характер упорядочения категорий станет еще очевиднее. Например, если мы хотим охарактеризовать с точки зрения категорий такого дерева soup, то должны будем расширить нашу исходную модель так, как это показано на рис. 2. Недостатком этого рисунка является не только то, что он не отображает все допустимые подразделения (следует помнить, что на нем представлено дерево, продолжающее только один узел исходного дерева), но и то, что в отличие от исходного дерева, где последовательность подразделений вполне обоснованна, данная последовательность подразделений ничуть не лучше, чем любая другая. Так, наряду с другими возможна последовательность Жидкое — Густое — Горячее — Целое — Съедобное — Оценка. И все же подчеркнем, что предложенные оппозиции (равно как и многие другие) играют столь же существенную роль в семантическом описании, что и те, которые рассматриваются Катцем — Фодором — Посталом; это легко показать, приведя примеры неприемлемых выражений (общее число которых практически неограниченно), получающихся при нарушении соответствующих сочетаемостных ограничений, ср. *scalding beer букв, 'обжигающее пиво', *the beer on the froth букв, 'пиво на пене', ""refreshing poison букв, 'освежающий яд', *drink that cardboard букв, 'выпейте этот картон' и т. п. Нельзя согласиться и с тем, что оппозиции, представленные
Артефакт (soup 'суп', cardboard 'картон', tar 'деготь', froth 'пена', medicine 'лекарство', poison'яд', beer 'пиво', broth 'бульон')
Твердое Жидкое (cardboard) (soup, tar, froth, medicine, poison, beer, broth)
Съедобное Несъедобное (soup, froth, medicine, poison, beer, broth) (tar)
Целое Часть (soup, medicine, poison, beer, broth) (froth)
Оценка "+" Оценка "±" Оценка "−" (medicine) (soup, beer, broth) (poison)
Горячее Холодное (soup, broth) (beer)
Текучее Густое (broth) (soup)
Рис. 2
на рис. 1 (Одушевленные/Неодушевленные и т. п.), необходимым образом предшествуют оппозициям, представленным на рис. 2. Возможны случаи, когда желательно сгруппировать в один класс знаки, относящиеся к той или иной общей категории (безотносительно к тому, в какие оппозиции по другим основаниям входят соответствующие знаки), к такой, как Густое (fog 'туман', snow 'снег', soup 'суп', tree 'дерево', trouble 'беда') или Холодное (snow 'снег', beer 'пиво', dog's noses 'собачьи носы', (some) hearts '(некоторые) сердца', (some) remarks '(некоторые) замечания', или любой другой. Может случиться, что оппозиции более низкого уровня иерархии окажутся более важными, чем оппозиции более высокого уровня. Представляется, что наилучшим способом иллюстрации отношений между оппозициями и между знаками, противопоставляемыми ими, может служить следующий.
Пусть А, В, С, D — категории двух бинарных оппозиций А/В и C/D и а, b, с и d — знаки, входящие в качестве членов в А, В, С, D соответственно, пусть А/В и С/D пересекаются таким образом, что а и b попадают в разные категории по оппозиции C/D, а с и d — в разные категории по оппозиции А/В. Таким образом, относительно А/В a и с попадают в одну и ту же категорию, а относительно C/D — в разные. В этом случае мы можем сделать одно из двух следующих заключений: (1) оппозиции А/В и C/D взаимно пересекаются так, что задают четыре дискретные категории AC, AD, ВС, BD; (2) а и с совместимы по оппозиции C/D и несовместимы по А/В, то есть одновременно и совместимы, и несовместимы. В языке возможны оба варианта. Значительная часть языковых знаков (которую люди неискушенные называют буквальным использованием языка) ведет себя в соответствии со схемой (1). Однако задаваемая (1) концептуальная система взаимоисключающих категорий оказывается столь жесткой, что в нее не вкладывается наш повседневный языковой опыт; как только мы отвлекаемся от нее, нам невольно приходится — по многим практическим причинам — устанавливать такие связи между категориями, которые схемой (1) не предусмотрены. В этом случае мы вынуждены обращаться к схеме (2), а эта схема, как было показано выше, регулирует процесс такой связи знака с атрибутом, которая создает суперструктуру, соответствующую «истинной» метафоре. Для того, чтобы показать, что приведенные выше рассуждения не носят чисто умозрительный характер, а непосредственно связаны с языковой реальностью, обратимся к рис. 3.
Рис. 3
Подставим на место А/В и C/D оппозиции Состоит в браке/ Не состоит в браке и Мужчина/Женщина, а на место а, Ъ, с, d знаки husband, spinster, bachelor и wife. Это задает следующие четыре взаимоисключающие категории: Состоит в браке — Мужчина, Состоит в браке — Женщина, Не состоит в браке — Мужчина, Не состоит в браке — Женщина. Тем самым получена
схема (1), однако слово bachelor, как уже отмечалось, является знаком маркированным — и маркированным именно относительно категории Не состоит в браке. Схема (2) позволяет пересечь границы между С и D, в результате чего получается осмысленная комбинация этого знака с членом множества D, — girl 'девушка', а именно bachelor girl. Здесь следует отметить два момента. Во-первых, три остальные комбинации (с немаркированными знаками) — *spinster boy, *unmarried wife, *husband girl — недопустимы. Во-вторых, поскольку bachelor girl может оказаться непрочным словосочетанием, то в этом случае соответствующий языковой процесс не дойдет до своего естественного предела, который состоял бы в том, что слово bachelor стало бы обозначать лицо, не состоящее в браке, независимо от его пола. Тот факт, что структура дерева не может отражать обе схемы (и потому не может служить моделью семантики языка, включающей присвоение атрибутов знакам и метафору), очевиден из рассмотрения примеров типа take no notice of her — she's poison 'не обращайте на нее внимания, она — яд'. Слову poison соответствует следующая последовательность категорий: Конкретное, Неодушевленное, Артефакт, Жидкость, Съедобное, Целое, Оценка « — », Тайное и, быть может, некоторые другие. Однако для нашего предложения первые шесть маркеров нерелевантны — ведь мы не предполагаем, что женщина, о которой идет речь, является жидкой, съедобной и т. п.; релевантны же только последние два маркера. В структуре же дерева каждый узел зависит от узла, находящегося непосредственно выше него. Тем самым, если бы мы пожелали проиллюстрировать наш пример с помощью дерева, то потребовалось бы дерево, изображенное на рис. 4, абсурдность (равно как и случайный характер) которого не вызывает сомнений.
Все явления
Оценка "+" Оценка "±" Оценка "−"
Явное Тайное
Конкретное Абстрактное Конкретное Абстрактное
Одушевленное Неодушевленное Одушевленное Неодушевленное
Рис. 4
Более адекватной моделью семантической системы была бы некоторая многомерная сеть, представленная в терминах двумерного пространства, в которой категории не имеют фиксированного порядка в иерархии, аналогом могла бы служить сеть различительных признаков Якобсона — Халле, см., например, работу [9, р. 328] — хотя, очевидным образом, соответствующая семантическая система содержала бы значительно больше членов. К настоящему моменту читателю, должно быть, уже ясно, что присвоение атрибутов, рассмотренное выше в разделе IV, в большинстве случаев (если не во всех) производится в единицах бинарных оппозиций концептуальной сети. Поэтому если выбор маркированных знаков может производиться достаточно произвольно, то выбор атрибутов, связанных с ними, произвольным не является, так как количество оппозиций каждого языка, по-видимому, конечно и, возможно, не столь уж велико (сравнительно с количеством слов этого языка) и, быть может, не увеличивается со временем. Знаки, маркированные посредством этих атрибутов, или членов оппозиций, могут тем самым представлять те полные категории, к которым они принадлежат (под «полной» категорией понимается класс всех знаков, входящих в некоторую категорию в рамках некоторой оппозиции; полную категорию мы противопоставляем «эксклюзивной», понимая под последней то или иное подмножество знаков, образованное пересечением двух или более оппозиций), и потому способны комбинироваться с другими знаками (маркированными или немаркированными) или замещать их; эти взаимодействующие пары знаков должны входить в одну и ту же полную категорию, даже если они принадлежат к разным эксклюзивным категориям. Очевидно, что в такой системе нет однозначных соответствий: одна полная категория может быть представлена несколькими знаками, так же как один знак может представлять более одной полной категории (хотя этот случай, быть может, и не столь распространен, как предыдущий). В любом случае, однако, на использование таких знаков накладываются некоторые, пока не вполне ясные ограничения5. В пользу такой системы свидетельствует то, что слово iron может сочетаться со словами will или discipline, тогда как слово steel — не может, или что слова rat 'крыса' или monkey 'обезьяна' могут замещать названия людей (с определенными свойствами), тогда как слова racoon 'енот' или lemur 'лемур' — не могут. Иначе говоря, именно таким образом компенсируется чрезмерная жесткость модели взаимоисключающих категорий, и благодаря этому мы получаем возможность устанавливать между разными категориями связи, которые по тем или иным причинам кажутся нам столь же необходимыми, как и разграничение категорий. Дело в том, что с точки зрения возможности использования метафор тексты весьма неоднородны. Маркированные знаки встречаются реже всего (а возможно, не встречаются вовсе) в специальных научных текстах, нацеленных на эксплицитное описание |
