 ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ Сила воли ведет к действию, а позитивные действия формируют позитивное отношение Как определить диапазон голоса - ваш вокал Игровые автоматы с быстрым выводом Как самому избавиться от обидчивости Противоречивые взгляды на качества, присущие мужчинам Вкуснейший "Салат из свеклы с чесноком" Натюрморт и его изобразительные возможности Применение, как принимать мумие? Мумие для волос, лица, при переломах, при кровотечении и т.д. Как научиться брать на себя ответственность Зачем нужны границы в отношениях с детьми? Световозвращающие элементы на детской одежде Как победить свой возраст? Восемь уникальных способов, которые помогут достичь долголетия Классификация ожирения по ИМТ (ВОЗ) Глава 3. Завет мужчины с женщиной
Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.
| Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 23 страница
Утверждение Человек — это волк фактически ложно. Если оно должно рассматриваться как истинное, это возможно только в том текстовом концепте, который синтезирует читатель. Однако чтобы понять это утверждение, читатель должен ассоциировать
его с утверждением Человек похож на волка, или даже еще слабее — Человек кажется похожим на волка (автору). Уподобление не может быть добавлено к текстовому концепту, поскольку автор сказал нечто иное; но именно уподобление — та основа, которая позволяет читателю понять, почему автор мог бы сказать Человек — это волк. Таким образом, читатель синтезирует концепт автора, так же как и концепт того, что тот написал. Важно подчеркнуть следующее: когда автор говорит нечто буквально противоречивое или ложное, читатель не переводит это во что-то истинное, предполагая затем, что автор именно это и хотел сказать. Скорее, читатель исходит из того, что сказанное автором верно в описываемом им положении дел, и ищет в своих общих знаниях правдоподобные основания для этого. Поиск таких оснований направляется теми сходствами и аналогиями между миром текста и миром реальности, которые читатель способен обнаружить.
УТВЕРЖДЕНИЕ СРАВНЕНИЯ
Со времен Аристотеля исследователи метафоры говорили, что она используется для выражения сходства или аналогии. Хотя давно установлено, что существуют фигуры речи, которые выглядят как метафора, но не выражают ни сходство, ни аналогию, авторитет Аристотеля оказался столь велик, что многие его последователи либо игнорировали эти фигуры, либо доказывали, что это не метафоры. В любом случае — является или нет подобие определяющей характеристикой метафоры — никто не станет спорить, что многие метафоры воспринимаются в терминах сходств. Поэтому, прежде чем переходить к их роли в метафоре, я должен сказать несколько слов о выражениях подобия вообще.
Направленность. На первый взгляд отношение сходства кажется симметричным — то есть, если А похоже на В, то В должно быть похоже на А, и оба способа выразить это эквивалентны выражению «A и В похожи». Это представление не бесспорно даже на абстрактном уровне, но на уровне лингвистического выражения сходства оно безусловно ложно [35]. Возьмем для начала самый чистый случай — математическое равенство. Все знают, что знак « = » обозначает симметричное отношение, что если х = у, то у = х. Однако с психологической точки зрения даже этот символ полного сходства используется несимметрично. К примеру, не надо долго рыться в учебниках алгебры, чтобы найти выражения типа следующего: (1) у = ах + b, где а и и — константы, а х и у — неизвестные. Каждый школьник знает, что из этого уравнения можно вывести другие уравнения:
(2) у − b = ах y − b (3) x = ———— a
Все три уравнения, а также бесконечно много других, передают одну и ту же информацию; во всех трех случаях терм слева от знака равенства взаимозаменим с термом справа без изменения условий истинности уравнения. Тем не менее, (1) и (3) психологически выделены. (1) говорит, что если вы знаете значение х, то вы можете умножить его на а, добавить b, и вы получите у; (3) говорит, что, если вы знаете значение у, вы можете вычесть из него b и разделить результат на а, чтобы найти х. Удобство (1) и (3) проистекает из того факта, что мы обычно знаем или предполагаем значение одной переменной и хотим найти соответствующее значение второй. Уравнения абсолютно симметричны; но несимметрично их использование нами. Сходное наблюдение верно для аналогий. Вербальные аналогии вида День относится к свету как ночь относится к темноте обычно допускают множество перестановок термов: День относится к ночи как свет к темноте, Темнота относится к свету как ночь к дню и т. д. Тем самым на абстрактном уровне и вербальные аналогии, подобно уравнениям, кажутся лишенными внутренне присущей им направленности. Но как только мы обратимся к тому, как авторы используют аналогии, мы обнаружим, что контекст задает направление и что тут уже невозможно свободно менять порядок термов. Автор, который говорит Деньги для университета — как горючее для машины, сообщает читателю нечто о деньгах в университете — а именно, что они похожи на горючее в машине. Если вы знаете, как горючее используется в машине, вы можете перенести эти знания на отношение между деньгами и университетами. Горючее для денег — то же, что машины для университетов сообщило бы читателю нечто другое. Чтобы не уходить далеко от равенства, рассмотрим толкование слов. Предположим, вы не знаете, что такое a pickle 'соленье', и смотрите это слово в словаре. Вы обнаружите толкование вроде следующего: (4) pickle: любой вид пищи, прежде всего огурцы, сохраненный в рассоле или уксусе. И здесь отношение асимметрично: pickle определяется как функция от пищи, прежде всего огурцов. Если вы знаете, что такое огурцы, то вы можете узнать, что такое pickle, подержав их в рассоле или маринаде. Нечто новое определяется в терминах того, что, по предположению, вам известно. Конечно, если вы не знаете, что такое огурцы, вам придется продолжить ваши изыскания, до тех пор пока вы не найдете знакомые термины. Еще более отдаляясь от равенства, рассмотрим обыденные толкования. Предположим, ребенок спрашивает вас, что такое зебра. Вы могли бы ответить:
(5) Зебра похожа на лошадь, но она полосатая. Вы исходите из предположения, что ребенок знает, что такое лошадь, и вы объясняете незнакомое слово через знакомое. Слово «похож» в (5) маркирует это предложение как уподобление; если вы опускаете его, как в (6): (6) Зебра — это полосатая лошадь, некоторые ученые могли бы сказать, что вы употребили метафору. Однако другие будут отрицать, что это метафора, на том основании, что слово лошадь обычно употребляется (синекдохически?) для обозначения рода Equus, и в этом случае (6) станет вполне удовлетворительным определением. Моя цель, однако, не в том, чтобы спорить о границах метафоры; я хочу указать на всепроникающую направленность наших выражений сходства — эта направленность не ограничена рамками метафорических утверждений [28]. Если мы перефразируем (6) следующим образом: (7) Лошадь — это зебра без полос, то направление инвертируется; исходным предполагается знакомство с зеброй, которое используется для объяснения того, что такое лошадь. Коль скоро мы обнаружили асимметричность в выражениях равенства, аналогии и толкования, не удивляет ее наличие также и в выражениях более слабого сходства. Рассмотрим пример: (8) Жена Джона похожа на его мать. (9) Мать Джона похожа на его жену. (10) Жена и мать Джона похожи друг на друга. Оставляя в стороне вопрос об эдиповых проблемах Джона, (8) вы бы сказали кому-либо, знакомому с матерью Джона и спросившему про его жену, (9) — знакомому с его женой и спросившему про мать, (10) — тому, кто в одинаковой степени знаком с ними обеими. Другой пример можно построить на основе отрывка Торо: (11) Я оказался невдалеке от того места, где я собирался построить дом. (12) Я собирался построить дом невдалеке от того места, где я оказался. (13) Место, где я оказался, и место, где я собирался построить дом, были недалеко друг от друга. Для Торо было естественно употребить схему (11), поскольку в предыдущем тексте уже сказано, что он собирался строить дом; предложение типа (11) у Торо отвечает на вопрос: «Куда вы пошли?» — соотнеся его с чем-то уже известным. С другой стороны, в (12), скорее всего, предполагается, что читателю известно то место, где Торо обычно проводил время, а сообщается ему новая информация о местоположении будущего дома. Наконец, (13) нейтрально; читатель считается в одинаковой степени осведомленным об обеих точках. Подчеркнем, что направленность в (8) и (9), а также в (11) и (12), разная; эта разница достаточна для заключения о разных намерениях говорящего.
Причина такой направленности очевидна, но я бы хотел сформулировать ее здесь в явном виде. Новые знания усваиваются апперцептивно, путем соотнесения со старыми (см. [12]). Один из простейших способов передать новые знания — задать их отношение к чему-то уже известному. Старые знания могут принадлежать к фонду общей информации, относительно которой автор может предполагать, что она известна каждому; это могут также быть знания, переданные ранее в том же тексте. Для описания такой направленности я позаимствовал пару терминов из средневековой логики. Концепт, о котором нечто говорится, я буду называть референтом, а концепт, с которым референт соотносится, — релятом (relatum)4. Например, в предложениях вида «А похоже на В» А — референт, а В — релят. От читателя ожидается, что он перенесет свойства релята В на референт А. Разграничение референта и релята позволяет читателю определить, что надо добавить к образу-в-памяти, который он строит. К этому образу всегда добавляется референт, но обогащенный релятом; релят уже входит либо в образ, либо в фонд общих знаний. Рассмотрим, например, предложения:
Я не знал, что он уже был женат. Первая жена Джона была похожа на его мать. Она была родом из Чикаго. Здесь очевидно, что антецедент анафорического местоимения «она» — первая жена Джона, а не его мать. Это следует из того, что эта бывшая жена — референт, а к образу-в-памяти добавляется именно референт. Релят показывает, как, где или почему определяется референт. Отметим, что в терминах противопоставления и старой/новой информации и референт, и релят уподобления в некотором смысле оба относятся к старой информации. Референт — это то, о чем сообщается: коль скоро читателю надлежит присоединить предложение к концепту, его референт должен быть уже введен. Релят же — это нечто, с чем читатель, по предположению, уже знаком либо из самого текста, либо из общих знаний. Новая информация в уподоблении — это утверждение сходства между референтом и релятом. Тем самым более точная терминология могла бы различать старую, текущую и новую информацию: релят — это старая информация, референт — текущая тема, а отношение сходства между ними — новая информация.
Классификация утверждений сравнения. Утверждения сравнения без труда распознаются по вхождению в них одной из связок подобия: похожий, похож, ведет себя как, выглядит как, как, столь же Adj. как, походит на, напоминает мне, такой же как, подобен, способом и т. д. Разные связки подобия не взаимозаменимы; они накладывают разные синтаксические
ограничения на сравниваемые составляющие, а часто они имеют также и разное значение; но здесь эти различия нас не интересуют. Я буду различать три типа утверждений сравнения: буквальные сравнения, уподобления и аналогии. В буквальных сравнениях основания очевидны. Например, предложение «Жена Джона похожа на его мать» будет понято как утверждающее, что описание жены Джона включает многие из тех свойств, которые входят в описание матери Джона. В уподоблениях основания сравнения неочевидны. Предложение «Жена Джона похожа на его зонтик» могло бы быть понято как утверждение, что она очень тощая, или что она защищает его, или еще каким-нибудь способом. Аналогии обычно включают четыре члена, поскольку они построены как арифметические пропорции: к примеру, 3 : 4 :: 9 : 12, или в более общем виде, х : у :: пх : пу. Подошва относится к ноге как ладонь к руке — это утверждение сравнения, использующее связку подобия как, но основания сравнения эксплицитно не указаны. Тем не менее во всех трех типах читатель может предполагать, что утверждение истинно; и все три типа могут быть использованы как основа для метафоры. Декларативные предложения вида «A похоже на B» могут пониматься как выражающие истинные утверждения, говорящие, что автор заметил сходство между А и В. Из того, что основания сходства могут быть неясными, еще не следует, что такого рода предложения не являются верными описаниями ментального состояния автора. Если «утверждение» кажется слишком сильным словом для выражения субъективных и, возможно, идиосинкразических впечатлений, то мы можем сказать, что автор использовал утверждение сравнения, чтобы пригласить адресата разделить это впечатление [16], [10], на что тот может на разумных основаниях согласиться или нет. Читатель, вынужденный рассматривать все, что бы ни написал автор, как истинное в той семантической модели, которую он выбирает, не будет испытывать особых затруднений с утверждениями сравнения, если референт, уже входящий в текстовой концепт читателя, попросту квалифицируется новой информацией как (с точки зрения автора) сходный с релятом. Однако такое определение не будет понято, если читатель не сможет найти основания сравнения; в этом и состоит центральная проблема интерпретации. Для неочевидного сравнения Жена Джона похожа на зонтик существенно, является ли основанием сходства крайняя худоба жены или то, что Джон использует ее как защиту от невзгод. Для понимания предложения Женщина без мужчины — как рыба без велосипеда полезно знать, что его автор — сторонник женской эмансипации, и распознать отвергнутую аллюзию к рыбе бее воды. Но как только определенная интерпретация выбрана и приписана, никаких дальнейших апперцептивных трудностей уподобление не порождает.
Этому на первый взгляд противоречит тот тип утверждения сравнения, который можно продемонстрировать примером: Моя любовь похожа на алую, алую розу. Автор имел в виду не реальную, а символическую розу — цветок, который в нашей культуре символизирует любовь. Или же возьмем крайний случай: предложение Джон ест как свинья не есть выражение усмотренного автором сходства между тем, как ест Джон, и тем, как ест свинья. Это предложение вполне может употребить человек, вообще никогда не видевший свинью — в том случае, если он знает, что в нашей культуре свинья служит символом нечистоплотного обжорства. В некоторых случаях тестом на символичность может быть перевод. В той мере, в какой релят — скорее символ, чем знак [30], могут найтись языки, на которых данные уподобления прямо непереводимы. В этом случае их надо переводить косвенным образом, использовав выражение для соответствующего символа скорее, чем для соответствующего референта5. Читатель символического уподобления должен учитывать символизм; но как только такое уподобление получает символическую интерпретацию, оно может быть принято в качестве истинного в выбираемой читателями модели. Важность того, о чем я говорил, становится очевиднее, если признать, что все типы утверждений сравнения связаны с метафорами. Метафоры характерны тем, что они ставят апперцептивные проблемы: либо они утверждают нечто, что трудно совместимо с презумпцией истинности у читателя, либо они кажутся не имеющими явного отношения к текстовому концепту читателя. Эта апперцептивная задача упрощается, если существует сходство между концептом реальности у читателя и тем, что написал автор. Нахождение этого сходства можно рассматривать как процесс перифразирования метафоры в утверждение сравнения. Реконструированное сравнение не добавляется при этом к текстовому концепту читателя — читатель должен уважительно обращаться с тем, что написал автор — но оно позволяет читателю построить определенный образ текста (в котором метафора должна быть истинна), сходный с его картиной реальности (в которой может быть истинным соответствующее сравнение) в максимальной степени. В то время как утверждение сравнения выражает сходство, метафора лишь обращает на него наше внимание. Теперь должна быть понятна схема моего доказательства. Чтобы найти компромисс между требованиями презумпции истинности, с одной стороны, и необходимостью как можно лучше соотнести текстовой концепт с общими знаниями и представлениями, с другой, читатель должен искать сходства между текстовым концептом и общими знаниями. Эти сходства, которые служат основаниями для метафоры, могут быть сформулированы в виде утверждений сравнения. Будучи обнаруженным и проинтерпретированным, сравнение не добавляется непосредственно к текстовому концепту, а используется как основа, позволяющая
представить себе минимально отклоняющееся от обычного положение дел, при котором метафора будет истинна.
Уподобления. Уподобление (simile) — это утверждение сравнения, в которое входят две несходные вещи. Насколько они должны быть несходны, чтобы сравнение считалось уподоблением, не определено; но смазанность границы не будет нам здесь мешать. Я исхожу из того, что для понимания уподобления существенны два аспекта: 1) распознавание того факта, что нам встретилось уподобление, и 2) интерпретация оснований уподобления и причин, по которым автор употребил его в данном контексте.
Распознавание. В уподобление входит связка подобия. Вероятно, уподобления обрабатываются так же, как и любые другие утверждения сравнения, так что первый шаг в распознавании уподобления состоит в распознавании утверждения сравнения. Возможно, читатель может с уверенностью утверждать, что данное сравнение является уподоблением, лишь после того как он уже произвел определенный анализ и обнаружил, что основания сравнения неочевидны [21 ]. Интерпретация. Интерпретация уподобления может потребовать выяснения оснований для утверждения подобия. Их может подсказать предшествующий текст, общие знания, либо и то и другое. Рассмотрим пример уподобления в контексте и попытаемся охарактеризовать понимание этого буквального прозаического отрывка:
Я сказал ему, что все будет в порядке. Уговаривать Джона не беспокоиться — все равно что уговаривать ветер не дуть. Это только усугубило положение, поскольку он вступил со мной в спор.
Читая отрывок, я строю образ-в-памяти, содержащий автора и его обеспокоенного друга. Я слышу, как автор говорит Джону, что все в порядке, но Джон продолжает беспокоиться. Джон настолько обеспокоен, что он вступает с автором в спор. Хотя в отрывке упомянут ветер, он не вставляется в мой образ-в-памяти для содержания данного отрывка (если бы ветер вошел в образ, он претендовал бы на роль антецедента анафорического местоимения это из третьего предложения). Референт уподобления Уговаривать Джона не беспокоиться — все равно что уговаривать ветер не дуть — это составляющая уговаривать Джона не беспокоиться. Я добавляю этот референт в мой образ, на основе которого выбирается такая модель, где антецедентом местоимения это будет референт, а не релят. Тот факт, что был упомянут
ветер, может быть добавлен слово в слово к моему образу-в-памяти самого отрывка. Гораздо интереснее, однако, другое — а именно, откуда я знаю, 1) что уговаривать Джона, что все будет в порядке, — то же самое, что уговаривать Джона не беспокоиться; 2) что Джон продолжал беспокоиться. На первый взгляд предложение Уговаривать Джона не беспокоиться — все равно что уговаривать ветер не дуть перебивает буквальное повествование (это предложение можно назвать уподоблением, употребленным в функции сентенциальной метафоры; см. ниже правило М 3). Тем самым читатель получает предупреждение, что для интеграции этого предложения в повествование требуется специальная обработка. И данном случае дополнительная обработка сравнительно проста: проблема (1) решается при помощи общего знания, что люди беспокоятся, когда считают, что не все в порядке; (2) решается переносом свойств от релята к референту. Перед тем как референт прибавляется к образу, на него переносятся свойства релята. Каково наиболее очевидно переносимое свойство релята «уговаривать ветер не дуть?» Тщетность. Когда тщетность переносится на референт, то имплицируется провал обращенного к Джону призыва — он продолжает беспокоиться (заметим, кстати, что тщетность обращения к ветру мы получаем из общих знаний о мире, а не из лексических знаний). Мое описание уподобления, однако, еще не полно. Сравнение Джона с ветром достигает большего, чем простое сообщение о том, что он продолжал беспокоиться в данном конкретном случае. Оно приписывает Джону определенную черту характера — а именно хроническую обеспокоенность. Если бы ветер перестал дуть, он не был бы ветром; если бы Джон перестал беспокоиться, он не был бы Джоном. И это свойство также может быть получено переносом — здесь уже от аргумента релята к аргументу референта. Сказать, что механизм такого рода переноса понят недостаточно, будет явным преуменьшением. В моем описании подразумевалось, что все концептуальные свойства, необходимые для характеристики референта, сохранялись буквально, а некоторые свойства релята добавлялись к ним — как если бы на старого друга надели новое платье. Этот способ описания слишком упрощен даже для нашего примера, а другие примеры, судя по всему, устроены иначе. Блэк [4 ] говорит о взаимодействии двух термов как о процессе «фильтрации» — релят задает фильтр, сквозь который рассматривается референт. Здесь скорее некоторые буквальные свойства референта вычитаются, чем новые свойства добавляются к нему. Пример такого вычитания дает предложение Честная работа — как молитва; похоже на то, что здесь отфильтровываются все свойства честной работы, не связанные с молитвой, а остается лишь набор типа почтительность, ревностность, преданность. Сложность процесса переноса — это цент-
ральная проблема психологических исследований в этой области; ее важность еще возрастает, когда мы обращаемся к анализу метафоры [20]. Несомненно, сила воздействия уподоблений коренится в восприимчивости автора к сходствам, не замеченным никем до него; он способен связать две области знаний или опыта новыми, неожиданными способами. В таком случае поиск оснований сравнения может оказаться нетривиальной проблемой. Когда Элиот, к примеру, пишет: "The evening is spread out against the sky like a patient etherized upon a table (букв.: 'Вечер распростерт по небу как пациент под наркозом на столе')", он бросает нам вызов найти сходство, исходя из нашего личного опыта относительно вечеров и пациентов под наркозом — что может повлиять на наше восприятие вечернего неба в дальнейшем. Уподобления менее интересны, чем метафоры, только в том, что члены подобия эксплицированы, и поэтому работы для читателя здесь меньше. Что же касается интерпретации, важно понимать, что уподобления могут ставить все те же апперцептивные проблемы, что и метафоры. Имея в виду приведенные примеры уподоблений, я бы хотел сформулировать несколько обобщений. Эта задача станет гораздо легче, если я здесь прервусь и введу свои обозначения для концептов, входящих в утверждение сравнения и метафору.
Некоторые концептуальные обобщения. Для наших целей вполне достаточно простой системы обозначений концептуальных функций и аргументов [18], [17]. Например, в предложение Пациент спал входит непереходный глагол; выражаемый этим предложением сентенциальный концепт может быть представлен как функция с одним аргументом: СПАТЬ (пациенс), где прописные буквы маркируют функцию, а строчные — ее аргумент. В полностью построенной семантической теории необходимо было бы указать, как эта функция вычисляется. Я считаю, что СПАТЬ — это функция, отображающая одушевленные аргументы в истинностные значения, но, поскольку в рассматриваемой ситуации читатель вынужден считать, что истинностное значение всех такого рода функций есть «истина», то, несмотря на ее важность, об этой проблематике я ничего говорить здесь не буду*. Общий вид таких сентенциальных концептов можно представить как F (х). Обычно говорится, что функции с одним аргументом выражают свойства этого аргумента; в данном случае пациенсу приписывается или предицируется свойство «СПАТЬ». В предложение Он пишет стихи входит переходный глагол; оно выражает сентенциальный концепт с двумя аргументами: ПИСАТЬ (он, стихи), а общий вид этих концептов — F (х, у). Обычно говорят, что функции от двух и более аргументов выражают отношения между этими аргументами — в данном случае он и стихи связаны отношением «писать».
Эти обозначения для концептов весьма прозрачны; но в дальнейшем нам понадобятся два усложнения. Во-первых, можно (применив формальную операцию, известную под именем абстракции; см. примечание 6) рассматривать отношения как свойства. К примеру, иногда удобно представлять концепты, выраженные предложениями типа Он пишет стихи, как ПИШЕТ СТИХИ (он), где сочинение стихов есть свойство, приписываемое «ему». Во-вторых, аргументы иногда могут опускаться. Например, глагол есть может употребляться как переходный и как непереходный. По причинам, не имеющим никакого отношения к метафоре, удобно считать, что ментальный лексикон содержит единственный вход для глагола есть в качестве переходного; на концептуальном уровне есть выражает отношение между едоком и тем, что он ест. Но в этой словарной статье также записано, что второй аргумент может быть не определен. Один из способов достичь этого — использовать квантор существования « Если все свойства сентенциального концепта G(y) являются также свойствами сентенциального концепта F(х), то F(х) влечет G(y); если G(y)также влечет F(x), то эти два концепта идентичны. Для представления отношения подобия между концептами я буду использовать SIM:
S 1. SIM [F(x), G(y)]
будет записью для общего вида утверждений сравнения; она будет использоваться для обозначения ситуации, когда два концепта имеют общие свойства, но ни один из них не влечет другой. Как уже отмечалось, SIM может выражаться различными связками подобия. Я всегда буду использовать F(х) или F(х, х') для обозначения референта уподобления, и G(y) или G(y, у') для обозначения релята. Хотя S 1 приведено для сравнения свойств х и у, и буду считать эту запись относящейся также и к сравнениям относительных концептов. Свойства, которые могут разделять два концепта, следует понимать широко: они не ограничиваются семантическими маркерами, условиями истинности, или логическими следствиями того типа, что получаются при семантическом разложении конкретных слов, использованных для выражения уподобления. Общие свойства составляют основание
выраженного подобия, и их обнаружение — первый шаг в интерпретации сравнения. В этой нотации предложение Мозг работает так же, как машина вычисляет будет рассматриваться как выражающее следующий концепт: (14) SIM [РАБОТАЕТ (мозг), ВЫЧИСЛЯЕТ (машина)], где так же, как выражает SIM, которое связывает два сентенциальных концепта — мозг работает и машина вычисляет; эти концепты имеют несколько общих свойств, но не все свойства у них общие. В утверждении сравнения части S 1 могут опускаться (при обязательном сохранении SIM): к примеру, предложения Мозг похож на машину выражает следующий сентенциальный концепт: (15) SIM (мозг, машина), где SIM соотносит два именных, а не сентенциальных, концепта. Я утверждаю, однако, что пропавшие функции понимаются концептуально, и поэтому предложение Мозг похож на машину можно рассматривать как выражение следующего исходного концепта: (16) ( Концепт (16) можно перифразировать следующим образом: Некоторые свойства мозга похожи на некоторые свойства машин — так же точно как Джон ест перифразируется в Джон ест нечто. Это утверждение можно кратко сформулировать в виде следующего правила для преобразования сравнения именных концептов в сравнения сентенциальных концептов:
S 2. SIM (x, y) → (
Заметим, что функции F и G, отсутствующие в левой части правила S 2, введены в правой части как переменные, связанные кванторами общности. S 2 — правило реконструкций для утверждений сходства, но оно иллюстрирует тот тип правила, который будет предложен ниже для реконструкции сравнений, лежащих в основе метафор. |
», чтобы связать аргумент, не приписывая ему значения [6]. Так, Джон ест — выражение для сентенциального концепта ( 
F) ( 
G) {SIM [F (мозг), G (машина)]}