ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ

Оси и плоскости тела человека - Тело человека состоит из определенных топографических частей и участков, в которых расположены органы, мышцы, сосуды, нервы и т.д.

Отёска стен и прирубка косяков - Когда на доме не достаёт окон и дверей, красивое высокое крыльцо ещё только в воображении, приходится подниматься с улицы в дом по трапу.

Дифференциальные уравнения второго порядка (модель рынка с прогнозируемыми ценами) - В простых моделях рынка спрос и предложение обычно полагают зависящими только от текущей цены на товар.

Беседа с корреспондентом “Книжного обозрения” Б. Тэрнитэ

Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая

— Иван Семенович, наша беседа, естественно, — о книге...

— У меня свое, может быть, несколько необычное отношение к книге. Помните у Пушкина —

Цветок засохший,

безуханный,

Забытый в книге

вижу я.

И вот уже мечтою

странной

Душа наполнилась

моя...

Так вот, мы часто держим в руках цветы, и живые, и засохшие. И если не внести духовной сути в те неодухотворенные предметы, то не увидишь, не почувствуешь, что “дышит непонятная святая прелесть в них”, как сказал Лермонтов.

Вот такое у меня отношение к книгам. Они разные, и это хорошо. Какой был бы ужас, если бы книги были однообразными!

В человеческой жизни, думается, книги — самое ценное.

— А ваши самые любимые?

— Вы знаете, я сегодня отвечал по телефону на идентичный вопрос — какие роли и произведения больше всего люблю? Я ответил: те, которые еще не спел, и те произведения, которые еще вынашиваю. Вот с книгами происходит обратное. Видимо, у меня любознательность к книге повышенная. Меня с детства интересовала каждая книга или журнал. Так и сейчас книга меня притягивает к себе. Она помогает, когда необходимо сослаться на авторитетного автора, чтобы быть доказательным.

Вот сейчас снова исследователи, режиссеры еще более пристально обращаются к Достоевскому. В театре Моссовета Юрием Александровичем Завадским поставлен по Достоевскому спектакль “Петербургские сновидения”, звучащий по-новому и громко. Чтобы быть объективным, оценивая его, обращаешься к литературе.

На днях вскрыл пакет из Свердловска, в нем книжка Ю. М. Курочкина “Бабушка уральского театра”. Она об актрисе, об истории театра, о людях, отдавших жизнь искусству. Я написал в письме автору: “Труд ваш важен и ценен еще и потому, что творческая жизнь исполнителей, какие бы они ни были, улетучивается, как дым из трубки, и “адов труд актера” хоть чем-то удержится в памяти человеческой”.

И за это еще раз спасибо всем людям, производящим печатное слово.

Кстати, выражение “адов труд актера” принадлежит герою романа Константина Федина “Костер”.

А какая книга лучше... Как сказать,— у каждого своя...

— Вспомните, пожалуйста, Иван Семенович, первую прочитанную книгу, которая произвела на вас сильное впечатление?

— “Пiд тихими вербами” Гринченко. В той книге отразилась романтика украинского села, в ней рассказывалось о любви и трагедии... В ней был дух такой же, как в повестях Гоголя, в украинской классической литературе, опере и драмах.

1970

* * *

Пушкин... Ежегодно приезжаю сюда в его день, чтобы петь в его память. Каждый находит здесь то, что он ищет. Я обретаю в этих местах многое, о чем не перескажешь словами. Целый сезон, в концертах, вообще в жизни отдаешь, а тут — обретаешь.

1971

Впервые я исполнил арию Ленского в бессмертном “Евгении Онегине”, когда мне было восемнадцать лет. Ни лишения, ни разруха гражданской войны оказались неспособными заглушить дивную поэзию и изумительную музыку! Гениальное творение поэта и композитора не могло не захватить новую публику, ибо в основе своей оно несло истинность человеческих переживаний.

Где найдешь в дни печали и радости такое творческое многообразие, как в наследии великого гения России? Порой, приобщившись к сегодняшним произведениям литературы, с затаенной радостью думаю о том, что всегда остается со мной и “Для берегов Отчизны дальней”, и повести, и маленькие трагедии...

Говоря об опере, мне хотелось бы заметить, что не следует, на мой взгляд, привносить в спектакль то, что не вошло в музыкальную партитуру. А сейчас, к сожалению, к этому нередко прибегают. Мне припоминается давний спектакль Большого театра, опера “Мазепа”, когда знаменитый бой, звучащий в симфоническом оркестре, пытались иллюстрировать зрительно — на занавесе аппликатурно был изображен поединок. Нужны ли подобные эксперименты? Думаю, что нет. Искать и экспериментировать, естественно, право каждого художника. Но нужно больше доверять гениальным творцам, благодарно почитая тех, кто создал великие произведения, не являющиеся однодневками.

Трудно выделить в гениальном наследии Пушкина любимое произведение. Все зависит от душевного состояния, когда через звук воспринимаешь человеческие страсти, радость или печаль. Так, в первой части Первой симфонии П. И. Чайковского мне представляется едущая кибитка, еле слышный колокольчик. Она везет вас к пушкинской Арине Родионовне. Она словно напевает “Буря мглою”, а в это время флейта как будто подпевает легкому стиху Пушкина...

В течение пятнадцати лет мне посчастливилось принимать участие в Пушкинских праздниках во Пскове и Михайловском. И в той церкви, где отпевали Александра Сергеевича, всегда звучала музыка. Исполнялись и классические произведения, и сочинения современных композиторов. Я пел под аккомпанемент арфы и детского хора под управлением А. Тучкина. Здесь звучала музыка С. В. Рахманинова, А. Бородина, М. Сахарова, романсы на стихи Пушкина, фрагменты “Реквиема” Берлиоза, песни — “Выхожу один я на дорогу”, другие сочинения.

Как не вспомнить в эти дни И. Л. Андроникова, много лет возглавлявшего Пушкинские праздники; С. С. Гейченко, ведущего огромную работу по сохранению всего, что связано с пушкинским именем; всех тех, кто принимал участие во всенародных праздниках, посвященных нашему национальному гению.

Навсегда осталось в памяти душевное волнение, неизменно возникавшее в местах, связанных с именем Пушкина. А перед глазами — вдохновленные лица людей, слушающих бессмертные строки поэта, великую музыку, навеянную великой поэзией. Бесценно это приобщение к прошлому, живущему в нас и наших потомках на многие лета!

1987

Славен город Псков своей притягательной силой — по нему можно вспоминать историю нашей Родины — отстаивание рубежей России, сражения на Чудском озере, которое возглавлял Александр Невский; путь из варяг в греки... Софья Перовская... Отречение русского императора на железнодорожной станции Псков...* Из Пскова вышло много талантливых людей, писателей, например, В. Каверин... Много было выходцев из Пскова, талантливых, бунтарствующих...

# * Отречение царя произошло на ст. Дно под Псковом (ред.).

День сегодняшний Пскова и Псковской области общеизвестен. Но обязательно нужно сказать о великой заслуге тех, кто по постановлению Советского правительства ежегодно проводит Пушкинский праздник поэзии в Михайловском!

Это — вдохновение для тех, кто выступает перед многочисленными аудиториями, и, думается, радость для тех, кто съезжается сюда со всех сторон нашей Родины и из-за рубежа. Это цементирует любовь к Родине, любовь к людям, любовь к поэтическому началу, которое заложено в каждом человеке.

1976

Все великое познается измерением времени. Пушкин служит поколениям своей музой, в его творчестве черпаем мы радость и печаль. Сколько поколений исполнителей, “духовной жаждою томимых”, питает и будет питать Пушкин!..

Только что вошел я в дом, возвратясь из пушкинских мест. Несмотря на дождь, непогоду, которая была там в эти дни, святые места все равно вселяют в душу высокую настроенность и ответственность перед собой и перед людьми.

1969

П у ш к и н с к и е п р а з д н и к и — это то, что осталось в памяти навсегда. Мы выступали во Пскове в театре, в Михайловском на Поляне, но главное — в Святогорском монастыре. И там, где когда-то стоял гроб с телом Пушкина, мы исполняли то, что последним пели перед тем, как закрыть гроб. Это старинное песнопение “Придите, последнее целование дадим, братие, умершему”. Пишу эти строки и думаю: “А сколько надо было убеждать, чтобы это было разрешено”. Пел монолог Пимена Рахманинова, “Для берегов отчизны дальней”, “Пора, мой друг, пора” и т. д., а заканчивали с хором, колоколами, прославлением — “Испола эти деспота” (“Достоен есть”). Постоянно принимали участие певцы В. Отделенов, О. Птуха, А. Клейменов, А. Гелева, А. Фирстова, С. Лукашова, арфистка М. Сорокоумовская. Забыть не могу на этих праздниках Ираклия Андроникова, П. Антокольского, Г. Г. Пушкина, С. С. Гейченко. Были там и Д. Кугультинов, Е. Долматовский, М. Дудин, Б. Ахмадулина и многие, многие другие. Это непередаваемо! Это не только единомыслие, а это дарованное сознание радости бытия. Приезжали на эти праздники, как известно, представители почти всего цивилизованного мира: поэты, писатели, артисты. Ну как же забыть сцену дуэли из “Онегина” на Поляне, знаменитый Полонез из “Онегина” Чайковского, когда все участники парами, приседая в поклоне, выходили на поле и шли через импровизированный зал. Была “Слава”, включались колокола и хор “Славься” Глинки. Пишу и снова волнуюсь... Сколько было разных препон, а иногда и прямых оскорблений. “Опять вы с этой бандурой”,— говорило лицо, управляющее искусством, арфистке Марине Сорокоумовской. И все же, к великому счастью, не это главное. Пушкинский праздник — это прежде всего гармоническое единение людей одинаково чувствующих, это благодарность тем, кто являлся выразителем эпохи. Когда мы проводили праздник “Пушкин — Шевченко — Чайковский” и ездили в связи с этим в Канев и Каменку на Украине, в поездке были Григорий Григорьевич Пушкин, Ирина Юрьевна и Ксения Юрьевна Давыдовы — внучатые племянницы Чайковского. При встрече нам подарили по украинскому обычаю вышитый рушник (полотенце). Мы разрезали его на три части. Я свято ее берегу.

ПИСЬМА

ПИСЬМА НА УКРАИНУ

Чтить память о великом Глинке

Открытое письмо дирижеру А. К. Марчукову

Глубокоуважаемый Александр Константинович!

Пишу Вам то, что не удавалось сказать во время встречи в Смоленске на глинкинских торжествах. Хочу прежде всего поблагодарить Вас за творческое содружество в наших совместных выступлениях.

Начну с того, что особенно тронуло. Чувство патриотизма и чувство гордости гением Глинки и русским искусством пережили мы еще и еще в момент возложения венков к памятнику великого композитора. В парке том, где некогда в раздумьи бродил Михаил Глинка, возвышается прекрасный памятник ему. И как бы Глинка в себя не верил, не мог он себе представить, что век пройдет, а на этом же месте, у его монумента, будет звучать знаменитое “Славься!”, что советские люди, его земляки-смоляне, пережившие столько горя и вложившие столько труда в восстановление разрушенного войной, а ныне героически строящие новую жизнь, придут в этот прекрасный зимний день с благоговением и достоинством почтить его — М. И. Глинку.

Многотысячная, многоликая аудитория, народ, с волнением внимающий чудесным звукам музыки волшебника-Глинки, — все это создавало величественную картину.

То, что Вы хорошо выступили, а оркестр Ваш хорошо звучал, — ощущали и мы, музыканты, и зрительный зал. Композитор Ю. А. Шапорин также присоединяется к этому мнению. Отрадно, что Ваш оркестр, принося большую пользу в деле пропаганды классической музыки, успешно выполняет миссию привития хорошего вкуса нашим согражданам. Так что от творческой встречи с Вами и другими смоленскими музыкантами осталось самое хорошее впечатление. Вообще, вся поездка на родину Глинки, беседы и даже фотографирование на улицах с незнакомыми гражданами города Смоленска — все это оставило приятный след. Сожалею только о том, что не имел возможности увидеть спектакли Смоленского драматического театра.

Пишу Вам, уважаемый маэстро, частное письмо, но то, что, собственно, побудило меня, певца, взяться за перо, заставляет обратиться к помощи редакции. Дело вот в чем. При воспоминании о глинкинских днях возникает мысль, которой мне хочется поделиться и с Вами, и с читателями “Рабочего пути”. Почему бы ежегодно не отмечать глинкинскую дату на родине великого композитора? Не обязательно в феврале. Скажем, — летом, в день рождения М. И. Глинки, когда очень многие смогли бы приехать в Новоспасское. Я читал в вашей газете, что на родине Глинки колхозниками проводится праздник песни. Но такие праздники можно и нужно проводить с гораздо большим размахом. Если, скажем, на Вагнеровские торжества приезжают люди из разных стран, то каждая республика Советского Союза с радостью и гордостью, несомненно, выделила бы для выступления на родине Глинки творческую группу. Поездка московских артистов в таком внушительном количестве (симфонический оркестр и солисты!) была организована за несколько часов. При желании можно осуществить поездки и прием ряда творческих коллективов.

Может быть, Вам и Вашим коллегам-музыкантам следовало бы совместно с другими творческими работниками Смоленщины обсудить этот вопрос и поставить его перед руководящими организациями.

Желаю всего доброго, творческой радости.

1957.

С. Д. Казаку

Дорогой Сергей Давидович!

В беседе вы обещали прислать администратора, чтобы наметить на весну и лето всевозможные выступления, сбор от которых должен пойти на культурные нужды села Марьяновка.

Время движет, поэтому крайне важно уже сегодня наметить возможный план: что из себя представляет новый концертный зал “Украина”, какой валовый сбор, могут ли там идти оперные отрывки или только концерты. Очень хорошо отнесся директор Октябрьского дворца Авдюшко А. А., обещал всяческое содействие.

Не можете ли Вы сообщить, на какие сроки предполагается съезд славистов и археологов, заключительный вечер которого намечается провести в Софийском соборе.

Если на “Думку” нельзя рассчитывать, то не можете ли Вы взять на себя инициативу и пригласить хор Всесоюзного радио с дирижером К. Б. Птицей. Мы могли бы дать 2-3 концерта с различной программой и половину оперы “Лоэнгрин” (начиная со сцены в спальне). Конечно, рассчитываем на Киевский оркестр, директор его любезно согласился откликнуться на это мероприятие.

А затем в Киеве при хорошей погоде на большом стадионе покажем спектакль, например, “Запорожец за Дунаем”, где будут участвовать артисты оперных театров Москвы и Киева, но главное — футболисты, популярные футболисты будут запорожцы, а мяч будет разрисован под тыкву. Придется вам спеть, как спел Гоголь Щепкину, войдя в дом: “Ходит гарбуз по городу”. Таким путем начнется забава, которая перейдет в короткое состязание — один тайм — и закончим все “Де згода…” А, может быть, и гопак, к которому я отношусь весьма сдержанно. Думается, это и в творчестве представляет интерес и главное — наш труд принесет ощутимую пользу селянам и их детям, т.е. в духовной культуре.

Поэтому прошу:

1) поручить ознакомиться с театральными зданиями, выяснить возможные сроки и сообщить мне об этом;

2) желательно, чтобы администратор приехал для беседы в Москву, но был бы подготовлен к ней;

3) такой спектакль, как “Запорожец за Дунаем” на стадионе, хорошо бы осуществить в Днепропетровске, но кроме этого выступить с классической программой, но в “Запорожце” есть еще мысль такая — чтобы физкультура была в гармонии с духовной певческой культурой, и Вам, Вашему обществу, на скрижалях которого написано — максимально нести музыкальную культуру в народ — Вам это под силу и я верю, что Вы это осуществите.

И. Козловский

10/III – 70 г.

Черкасы, Муз. училище

Дорогие товарищи!

Возвратился в Москву 1-го ноября и застал Ваше письмо, как Вы пишете, уже второе. Смысл их, очевидно, идентичен.

Конечно, идею Вашего желания я понимаю.

Еще в 1917 году не помню, была ли в Черкасах, этом благодатном крае, музыкальная школа. Были мельницы, ветряные, водяные, было много раненых, был замечательный украинский театров котором служили — корифей украинского искусства И. А. Марьяненко, Горенко, Петляшенко, гастролировали Саксаганский, Заньковецкая, Леницкая. Из Вашего города вышел знаменитый скрипач Мирон Полякин.

He все эти имена вошли сегодня в сознание людей. Да, быть может, это и закономерно, так как каждая эпоха выявляет свое значимое и необходимое для жизни, для духовной культуры.

Но не будь предыдущего значимого и важного, не было бы и настоящего. И в этом одно из доказательств многогранности и широты духовной культуры — существование Вашей музыкальной школы.

И, конечно, не только это, но и симфонический оркестр, и различные хоры и ансамбли. Правда, к сожалению, они не пользуются классической акапелльной культурой. Существуют различные объяснения названию Вашего города — Черкасы. Значим он был и во времена Калиевщины, Б. Хмельнипкого, гетмана Дорошенко, родство которого с А. С. Пушкиным установлено в недавнее время. Были там Вишневецкие, Потоцкие, было разумное, было и противное тому.

Словом, Черкасы в правобережье Украины — это остановка для отдыха, раздумий, восхищения.

Вы спрашиваете, помню ли я традиционные наша встречи на могиле Шевченко в Каневе? Ну, конечно.

Черкасы — это некогда стоянка ханов, половцев, печенегов, скифов. Быть может, оттого в правобережье Украины и на той же самой Черкасщине красивые люди, веками обновляясь, украшают род человеческий.

Совсем недавно мне довелось быть у Вас а выступать в строящемся комбинате, который производит тонкое волокно. Было это в отдалении от города, и дороги были несовершенны. Теперь это все благоустроено и не является уже окраиной, а производство этой фабрики является немаловажным центром нашей многосложной экономики.

И вот в будущем, мне кажется, Ваше музыкальное училище может стать институтом. И это будущее недалеко.

Вы готовитесь отметить дату столетия со дня рождения В. И. Ленина. Естественно, люди стремятся узнать Ленина, его жизнь, окружение. И, несомненно, говоря о тех людях, которые окружали В. И. Ленина, можно с большей достоверностью уяснить себе ту эпоху, обстановку, главное — людей.

И вот первый, о ком, мне думается, следует вспомнить — это Глеб Максимилианович Кржижановский. Ведь это он принимал Ленина в партию. Ведь это он написал знаменитую “Варшавянку”, которая служила революционному знамени.

Помню, когда общественность чествовала Г. М. Кржижановского. Был тогда такой период, когда мне сказали — чествуйте его, как ученого, а не как общественного и политического деятеля...

Я тогда уже, когда встречался с такими людьми как Г. М. Кржижановский, В. Н. Фигнер, Д. И. Ульянов, С. Алилуев, трепетно ощущал, что эти люди как и подобные им, посвящали свою жизнь обществу, народу во имя той гармонической жизни, о которой веками мечтало поколение людей. Их стремление к вершине человеческого счастья были разные, но беззаветное служение народу они доказали всей своей жизнью.

Посылаю Вам копию Элегии Г. М. Кржижановского, посвященной мне. Это — для Вас, для прочтения. В конце этой Элегии — обращение к нынешнему и грядущему поколениям — поймут ли, оценят ли вновь пришедшие поколения?!

И вот в Ленинские дни, в дни, посвященные рождению В. И. Ленина вспоминаются, казалось бы, и не столь уж значимые явления, которые были в бурные дни становления советской власти.

…Транспорт замер в стране Советов… Паровозы были крайне нужны… Не собраны уникальные инструменты, произведения великих мастеров — одни были получены добровольно (например, от графа Зубова), другие — с оружием в руках чекистом Прокофьевым и ныне здравствующим профессором и дирижером Большого театра В. Л. Кубацким. Они имели мандаты от Правительства на это. Это были инструмент Страдивари, Амати и др.

Когда В. И. Ленину предложили паровозы с тем, чтобы расплатиться за них этими уникальными инструментами, Ленин отказался, мотивируя это тем, что паровозы мы вот-вот создадим или получим и другим путем, а утерять такие инструменты, такие произведения — непростительно, в них есть важное, неповторимое и создание их требует большого пути.

На наш взгляд это более чем значимое познание и защита интересов духовной культуры.

Те крупицы, о которых я Вам поспешно пишу, конечно, могут быть умножены значительно и значительно общим стремлением.

Моя цель — ответить на Ваши письма, прежде всего засвидетельствовать уважение к Вам, Вашему труду педагогов, сеющих доброе, разумное, и пожелать Вашим учащимся радости в искусстве, а значит и в жизни.

И.Козловский

1/XI – 69 г.

Киев, 4, ул. Пушкинская, 20

Стефановичу М.Н.

Дорогой Михаил Павлович!

Спасибо за Ваше письмо!

Позвольте дальше продолжить разговор по общим делам:

1) Не проверили ли Вы, как идет ремонт (или, быть может, он уже закончен) в квартире Саксаганского и как живет его супруга Нина Митрофановна?

2) В Полтаве умер оперный режиссер Кононович, осталась одинокая женщина, которая помогала ему в последний период его жизни.

Там не оказалось средств для того, чтобы на могиле сделать ограду и надгробие. При его жизни мало, очень мало, новсе же откликались на его житье-бытье, а сегодня наше дело — оказание чести памяти ушедшего. Именно для этого и существуют наши общественные организации, чтобы по силе возможности откликаться.

Прошу Вас посодействовать и в этом.

И.Козловский

17/XI – 68 г.

P.S. Адрес Кононовича:

Полтава, 11, ул. Шевченко, д.1. Городничая

В газету г. Миргорода “Прапор перемоги”

Мне трудно и легко ответить на Ваши вопросы. Трудно потому, что Вы просите поведать о тех годах, в которые мае довелось быть в Миргороде, а эти годы были творческие в военные.

То, что Вы слышали по радио, конечно, известным образом интерпретировано, так как каждый художник вносит свое толкование.

Многие фамилии не были упомянуты, да и события интерпретировались руководителями этой передачи по законам творчества, вытекающим из формы и времени.

Был ли я в Миргороде? Был. Был и в том виде, окотором Вы слышали по Радио. Мы вошли в город с песней и по сути поспешно отступали, а по бокам медленно ползущего состава вагонов скакали на лошадях махновцы, размахивая шашками. Хотите верьте, хотите — нет, но страх сейчас рисуется значительно отчетливее и сильнее сегодня, чем тогда.

Мы ведь тоже могли ответить на эти угрозы и унас было маленькое преимущество, потому что состав хоть и медленно в гору, но все же двигался. А по шпалам на лошадях, хоть и размахивая шашками, догонять состав — это скорее напоминало спектакль украинского театра “Гетьман Дорошенко” или “Богда Хмельницкий”.

Решал эту проблему по сути небольшой перегон километра в 3-5. Разбери путь или положи на рельсы шпалы и … могло быть так, как нередко в ту эпоху и бывало. Все — и голова, и чуб на голове, и ветер чуб колышет, и солнце светит, как светило, але око неподвижно и взор зупинився на сонце.

Через год или два я был в Миргороде уже в составе оперных и украинских артистов. Шли тогда отрывки из “Онегина”, я пел Ленского, шла “Катерина”, “Запорожец за Дунаем”.

В составе были артисты высокого мастерства и профессионализма, педагоги высших учебных заведений — Авраменко, он же — Онегин, Ива в “Катерине” и концентант; Попов — красивый голос — тенор, красивая внешность, математик, ныне он в Волгограде читает лекции; Василиса Трифоновна Старостенецкая — замечательная Галька, Наталка-Полтавка и Лаза в “Пиковой даме”. Ныне она, как и ее супруг — знаменитый дирижер оперы и симфонических концертов — живут в Горьком, где он был руководителем оперы; И. И. Плешаков — знаменитый бас, замечательный мельник в “Русалке” и Мефистофель, свыше четверти века оннес ответственный басовый репертуар в театре им. Кирова в Ленинграде, сейчас — профессор Консерватории в Ленинграде. Замечательный был голос у Матильды Костюченко, которая уже ушла из жизни, замечательный музыкант — Семен Коробов, административные руководители — семья Волынских, они же были и музыкантами — один — скрипач, другой — флейтист и третий — администратор… Ну как их всех не вспомнить! Ну как не вспомнить земских врачей, ветеринаров, лесников, педагогов — мечтали ли они о том, что Миргород будет курортом.

Мы еще помним лужу и, хотите верьте, хотите — нет, но свинья была не одна... Но аудитория ценила, любила и требовала веками выверенного классического репертуара — и в романсовой литературе и в оперной — это видно по названиям спектаклей.

Был и балет, не в полном составе, правда. В Полтаве, например, весь институт благородных девиц был зачислен в трудовой коллектив оперы.

Много мне довелось видеть балетных чудес и у нас и в других странах, но то было для нас настоящим чудом. И не потому, что все казалось нам цветущими розами, а потому, что то была пора расширенного и внимательного воззрения на все — на политику, на тонус страны и, конечно, на искусство. Та грация, женственность, целомудрие, которые воспитывали уних, необычайно подходило к полонезам в “Онегине”, к вальсам.

Был спектакль, когда балет выходил на сцену в своих бальных ученических платьях, это никого не шокировало, так как знали, что гардероб крайне ограничен.

У меня, например, в“Дубровском” был костюм из мешка, но с такойкрасивой отделкой, что уже вМоскве в партии Дубровского я надевал костюм, сделанный в Полтаве.

Неужели это истина, что чем меньше денег получает искусство, тем оно прогрессивнее и изобретательнее?! Это еще Руссо сказал.

Мне думается, беседуем мы с Вами не без пользы. Если человек способен отдать что-то, тем самым он уже обогащается, потому что на смену отданному, в данном случае — мысли — приходит другая. И не могу скрыть, что невольно приходит мысль о разрыве между классикой и подлинно народным творчеством с лже-народным и однодневным приспособленчеством.

Как видите, в 20-е годы Полтава и Полтавщина, в том числе и Миргород, имели большое знакомство с классическим музыкальным наследием. Я не был ни в Полтаве, ни в Миргороде после Великой Отечественной войны. Но с необычайным интересом прихожу на выступления полтавчан, какие бывают в Москве. Многое восхищает и радует, но многое и печалит. А именно — сознательный примитив, в котором читается подтекст “Мы за тебя подумали, мы тебе поем, танцуем, показываем то, что тебе понятно”. А авторы сами нередко бывают более примитивны в своем понимании искусства и эстетической настроенности, чем тот, о ком они так снисходительно пекутся — сегодня нередко крестьянин, колхозникпо своей духовной сути куда выше снисходительных проповедников”.

Сегодня я радуюсь певческому ансамблю, который поет под аккомпанемент бандур в Полтаве и, видимо, в Миргороде. И поют они хорошо — чудные голоса уже сами говорят о неиссякаемойпевческой стране, какой является Украина, где сам голос выражает и радость, и печаль, и задор и юмор.

Помните, у Гоголя — песня — это душа народа, это история народа? Конечно, человек, любящий свою Родину стремится знать свое прошлое шагая в будущее.

Одна бандура, звучащая или висящая в музее — хорошо, сотня — тоже хорошо. Но ведь этот милый сердцу инструмент в наши дни является обедненным инструментом, у него нет возможности состязаться со скрипкой, с фортепиано. Или нужно работать над улучшением бандуры, чтобы она обладала возможностями хроматических гамм, чтобы демонстрировать музыкальную культуру. А иначе это будет застой как сказано в Ветхом завете — “на реках Вавилонских седомам и плакахом”.

На Запорожской сече, как известно, были бандуристы, но были и скрипачи. Сегодня ощущается перевес аккордеона, балалайки, домры, бандуры. Так как и в физкультуре есть много и полезных и красивых видов спорта, но над всем доминирует футбол…

Вы являетесь зав. отделом культуры газеты, освещающей проблемы искусства. Всмотритесь, нет ли подобной тенденции в самодеятельности и профессионализме. Если она есть, то это — обеднение, обеднение неоправданное.

В полтавском театре им. Гоголя (теперь там кино) служил сторожем знаменитый дедушка Литвин. Двасына его сложили головы в эпоху гражданской войны на Миргородской земле. Красивые были все Литвины…

Ныне здравствующий Михаил Бенедиктович Микиша в свои юношеские годы учился в Миргородском прикладном училище. В 1905 году принимал активное участие в революционных действиях, за что и был посажен в Киевско-Лукьяновскую тюрьму. Документы подтверждающие все сказанное, были обнаружены после революции. Затем он учился в Институте им. Лысенко у проф. Мишуги, затем был ведущим певцом Большого театра, неся весьрепертуар драматического тенора. Написал научный труд, связанный с певческими проблемами. Его ученики сейчас поют на сцене Большого театра. Сейчас ему 90-й год, он болен и лежит в Киеве. Как было бы хорошо, если бы из славного Миргорода пришла к нему какая-нибудь весточка.

Гоголь сказал “Над вымыслом слезами обольюсь…” И все герои, живущие на миргородской земле, и убогие, подчас смешные и уродливые, показанные гоголевским гением, выводились им на свет божий с одной целью — очистить землю, общество от пагубных и отрицательных явлений, чтобы и земля Миргорода и весь земной мир жили в благоуханной природе и добром вспоминали тружеников, тех, кто трудился за други своя. И каждый день, каждая эпоха свидетельствуют о том, что есть среди нас, среди нашего общества достойные, которых Вы, хотя бы через увеличительное стекло увидели бы и о которых поведали бы Миргороду и за его округу. Поэтому не поленитесь послать привет достойным миргородцам или тем, кто потрудился на Вашей прекрасной поэтичной и богатой земле.

Закончил я ответы на Ваши вопросы.

Вот Полтава. Перед ней я в долгу. Говорят, что она стала и лучше и краше, чем была до Отечественной войны. Буйная зелень цветет, но в моей памяти — люди с буйными головами, с чубом, шапкой набекрень, с маузером, от которого тянется цепочка, снятая в уборной и вычищенная мелом, и звенит в перезвоне со шпорами. Тогда носили шпоры не только кавалеристы.

Иные головы сложили, иные трудились и сейчас трудятся… Генерал Найденов Николай Александрович, бывший мой комиссар по Полтаве, ныне живет в Москве, бодрствует, хотя ничего не видит (ослеп).

Другое мое начальство — Гвид Островский директорствует на заводе под Москвой. Эти фамилии имеют отношение к миргородским событиям, о которых повествовали по радио20/Х с.г.

Повторяю, очень сожалею, что многие фамилии не названы. Ну на радио свой закон и главнейший — минуты, секунды.

“О память можно греться иможно уколоться…” В данномслучае это благодарная память.

А театр? А коллеги поискусству?!

Помимо того, что я пел в “Фаусте”, приезжая на спектакль верхом на лошади, я же играл в драматических спектаклях — “Парижская коммуна”, например, готовили “Чудо св. Антония”, где я должен был играть самого Антония и др. Тогда государствооперный трудовой коллектив не субсидировало.

Впервые мною были спеты “Галька” на украинском языке, “Травиата”, “Риголетто”, “Дубровский”, “Катерина”, “Севильский цирюльник”, “Борис Годунов”, “Пaяцы”, “Bepтep”, “Пикoвaя дама”, “Утоплена” Лысенко, “Сильва”, “Корневильские колокола”.

В концертных программах было: симфонии Чайковского, увертюра “Робеспьер”, концерты для скрипки и рояля Чайковского и произведения юных композиторов, например, “Трильби” Юрассьского, сына знаменитой певицы Салиной.

Сегодня трудно представить, чтобы в Полтаве был такой репертуар. Наличие такого репертуара диктовалось влюбленностью, необходимостью и, главное — проявлением инициативы. А ведь весь коллектив, начиная от хора, балета, обслуживающего персонала был на марках, т.е. все, что было в театральной кассе, делилось на всех. Это было источником существования.

Я сейчас получил несколько писем и в частности от полтавчан, в которых задают вопрос — где сейчас такие-то и такие-то.Ох, эти имена! Они быстро улетучиваются из памяти современников.

О Ерофееве и Старостенецкой я уже писал Вам, о Плешакове—тоже. Знаменитые Арсеньева, Карпова, Торвик-Гарло, Генарий, Завалов, Маршалов-Уфимский… Лиза Мацкевич сейчас проживает в Москве, так же как и единственная правнучка Пушкина и Гоголя — Таня. Изредка мы встречаемся. Они пели в Полтаве в оперном хоре. А. В. Свешников в то же время трудился в Полтаве хормейстером в опере. Теперь он — директор Московской консерватории.

А. Г. Ерофеев, В. Т. Старостенецкая, дирижер и замечательный скрипач Илья Гидгарц и Борис Ласс внесли большой вклад в организацию и проведение спектаклей в Полтаве. Когда сцена полтавского театра сгорела и мы, разбившись на группы разъезжали по полтавской губернии и выезжали в г. Кременчуг, Кобелями, Константиноград, пели, собирая деньги на восстановление театра.

Всех помню, всех ценю, но большевсех я часто вспоминаю своих первых слушателей. Я и тогда был недоверчив, но все же очень ценилих и благодарно относился к ним за доверие и благожелательность. И когда я размышлял куда идти, на какую стезю, к какой профессии стремиться, были мысли и такие — “если буду певцом, обязательно приеду в Полтаву, чтобы благодарно поклониться всем тем, кто с доверием ко мне относился”.

23 августа этого года я был в Харькове в дни празднования освобождения его от фашистского нашествия. 100 километров с небольшим разъединяло нас с Полтавой. Но обязательства, режим определили сроки пребывания.

Мечта и желание были и есть — приехать в Полтаву, понимая, что я испытаю и радость и грусть, и горечь и обиду, но несомненно увижу и услышу непреходящее и вечное, во имя которого человек живет, радуется и надеется.

P.S. Ну, а о том, что в Полтаве в то время жил В. Г. Короленко, которого мы навещали, на квартире которого колядовали со звездою и в украинских костюмах, разъезжая по городу на лошадях того же Гвида, я где-то писал.

Удивительно — от этого никто не поколебался в своих убеждениях и не стал верующим, а языческий опоэтизированный обычай чрезвычайно обогощал нашу жизнь.

И.К.

P.S. Опера Киева! За пультом в этом театре стоял Петр Ильич Чайковский! Многих композиторов-классиков шли оперы впервые на Киевской сцене. Значит какое доверие, творческое доверие, какая жажда и стремление были у авторов встретиться с артистами Киевского оперного театра!

Историю сегодня, наверное, осветят в печатном виде к дням 100-летия театра. Номне, думается, нужно вспомнить благодарной памятью тех наших предшественников, которые создавали и способствовали созданию высокой культуры Киевского оперного театра, вот уже 100 лет несущего репертуар, в котором чередуются спектакли необычайные и просто профессиональные. В таких случаях прежде всего вспоминают прежде всего тех, кто учил петь, а значит мыслить и “вольно или невольно страдать”.

На сцене Киевского оперного театра пели все корифеи русской оперы, такие как Стравинский, Прянишников, Андреев, Ершов, Дмитрий Смирнов, Липковская, Монская, Окунева, Дотессейер-Донец, Скибицкая, Оксана Петрусенко! Божемой, а ведь сегодня для многих эти имена поглотила “медленная Лета”, отчасти по равнодушию, а отчасти из-за отсутствия интереса к познанию.

Нежданова, Собинов, Шаляпин, а Платон Цесевич, а Михаил Донец, а Шостак, Цинев, Стефанович, Гмыря, Гришко, Козак, Карпенко-Доманский, Микиша! Ведь это все преимущественно ученики профессора Елены Александровны Муравьевой, столетие со дня рождения которой общественность отмечала в апреле этого года. Ее труд должен быть особо отмечен как и труд Штейнберга, Пазовского, Палицына, Бердяева, Дрянишникова, знаменитого певца и режиссера Большого театра, но начинавшего творческий путь в стенах Киевского университета и Киевского оперного театра, Лосского, Александр Иванович Орлов, Ипполитов-Иванов. Великий вклад внес в творческую жизнь Киевского оперного театра М. Т. Рыльский. Не стесняйтесь, дорогая редакция, эти имена сегодня назвать. Не будь их — неведомо на какой высоте было бы искусство и в наши дни. А ведь человек живущий не только днем сегодняшним, тревожно ищет таких путей, чтобы с полной отдачей посвятить свой труд нашему дню, но чтобы он был понят и ценим и завтра… Нет явления в искусстве, которое бы зародилось самопроизвольно, вспыхнув само себя утверждая, якобы до него ничего ее было и после него ничего не последует. Нет, есть корни, есть течения, были люди и будут и потому мы прежде всего должны говорить об ушедших, но живущих сегодня вмастерстве современного поколения танцующих, играющих, поющих и т, д.

Я помню одно свое выступление в этом театре когда я приезжал петь спектакль “Лоэнгрин”. (Приглашать артиста на спектакль, в котором он участвует, не принято, как я думаю.) Но дирекция театра как бы понимала обоюдную радость встречи участников спектакля с корифеем театра Саксаганским.И вот со сцены прозвучали не певческие слова, а взволнованное слово, что среди нас находится Опанас Карпович Саксаганский, и все присутствующие поднялись как один. Этобылигордые минуты высокого человеческого сознания, что мы умеем ценить выдающихся людей нашей эпохи ичто мы как будто лучше становимся, отдавая радость, уважение, признание… Опанас Карпович поднялся, он был тогда уже парализован и одна рукане подчинялась ему и оттого он, утираясь платочком, другой рукой бил по барьеру ложи. Да, хорошо когда при жизни таких людей чествуют! О, если бы стены а того театра могли говорить. Они поведали бы много волнующих историй!

Конечно из всех оперных театров Киевский оперный театр больше других уделил времени и труда для ознакомления и пропаганды новых произведений как наших современных авторов так и зарубежных. Это особый раздел весьма доказуемый и тут музыкальная общественность вероятно окажет доброе слово в адрес театра.

Ныне звучащим друзьям, товарищам, коллегам, блистательно несущим мастерство оперного искусства, я шлю самые горячие приветствия и поздравления, желаю радости в искусстве, а значит и в жизни!

Дорогая редакция, не жалейте места — напечатайте их именам… К тому же я не энциклопедия, а многих помню, люблю и ценю.

И. Козловский

22/VI – 68 г.

С.Д. Казаку.

Киев, ул. Крещатик, 25.

Дорогой Сергей Давидович!

6 роялей уже находится в Марьновке, в школе. И состав инструментов для симфонического оркестра находится в завершении отправки в Марьяновку.

Жильем и питанием педагогов Марьяновка обеспечивает.

Так как Марьяновка теперь совхоз и находится в ведении Института электрификации и мелиорации сельского хозяйства, в курсе дел зам. директора института Анна Степановна Ярош, тел. ее 63-51-15. Приступить к занятиям по пению и по классу рояля можно уже сейчас.

Прошу Вас откликнуться, использовав Ваши возможности, — направить педагогов по пению и по роялю.

И еще прошу — поручите дать ответ или письменный или по телефону.

Если можете поддержать — поддержите сейчас, так как есть надежда на интернат, а в этом случае Министерство просвещения берет школу-интернат на свой бюджет и попечение.

Надеемся, что в дни XXIV партийного съезда и в первомайские праздники оркестр и хор Марьяновской школы смогут принять участие в параде и празднике хотя бы 1-2 номерами. В этом случае будем изыскивать возможности премировать педагогов.

Общеизвестно, что Вы богаты и хоть мы живем одними интересами и мыслями, но в письме, посланном Вам 6 месяцев тому назад было конкретное предложение устроить концерт или спектакль, чтобы деньги от сбора были переведены на счет Марьяновки. Это придаст большую оперативность руководителям школы.

И. Козловский

29/XI – 70 г.

Киев, В. С. Костенко

Дорогой Василий Семенович!

Не скрою, что идет третья неделя, как я был в Киеве, где видел и доброе, разумное, но забыть хибару, в которой живет жена корифея украинского театра О. К. Саксаганского, невозможно.

Прежде всего — это ненаказуемое равнодушие + ужасный эгоизм. Эгоизм — все эти ссылки на то, что чтобы отремонтировать комнату в 20 кв метров нужно обращение в Совет Министров, чтобы найти работницу или еще проще — обеспечить минимальный уход, чтобы наволочки или простыни приняли белый вид, для всего этого нужны какие-то особые “согласования”.

Все это, во-первых, оскорбление нашей действительности, ущемление нашего общества, а во-вторых, — пища для злобствующих элементов.

А ведь на дверях дома, где живет 80-летняя Нина Митрофановна, жена Опанаса Карповича Саксаганского, надпись — “В этом доме жил корифей украинского театра…” Может зайти любой человек, и один, по мнению А. Довженко, и в луже увидит отражение звезд, а другому — будет чем поживиться. Это даже не недостаток, а просто компроментация общества.

Я ничего нового Вам не пишу, но было бы хорошо, если бы Вы взяли машину кого-нибудь из товарищей, которые могли бы “разъяснить”, чтобы внести равновесие и ответственность за такое положение (например, тов. Кобеляцкого или кого-либо из референтов — Вам виднее).

Украинское театральное общество обладает сейчас могущественными средствами, построило дома и собирается строить еще, а вот человека, достойного, в более, чем солидном возрасте, отеплить… Люди свою леность оправдывают законными рогатками.

Прочитал я сейчас книгу Григорьева “Старый Киев”, в ней много ссылок на заслуги корифеев театра, цитируются строки из статьи Корнейчука к книге о Саксаганском. Неужели мы говорим одно, а делаем другое? А правильнее — не делаем того, что нам надо выполнять?!

Мы навещали Дом ветеранов сцены под Киевом. В пребывании там и есть и положительное, но есть и трагическая сторона. А какие там интересные и достойные люди! И как ценны их воспоминания, фото, записки, а кто-то шепнул, что отсюда, мол, не уходят…

Неужели же нужно хлопотать о том, чтобы единственную оставшуюся из семьи корифея украинского театра — жену Саксаганского забрали в Дом ветеранов сцены?

Как это будет выглядеть для будущего, для истории?! По сути я пишу Вам то, что Вы хорошо и без меня знаете. Писать, чтобы жаловаться, — этот путь неведом мне. Но упаси боже, и быть равнодушным. А так как Вы обещали позвонить по этому поводу, то, может быть, это даст вразумление и положительный результат.

Еще несколько слов. Могут воскликнуть, говоря о Нине Митрофановне “А родственники есть?” Мне известен только один — внук — архитектор Тобилевич. Живет и работает он в Москве, сейчас в заграничной командировке. Естественно, свои заботы, свои хлопоты. Недавно я имел возможность беседовать о его сыне — правнуке Саксаганского, который окончил театральное училище и собирается дебютировать в одном из театров Москвы.

Все это не успокаивает и не снимает с нас той заботы, которая необходима сейчас.

Одним из нас она вменяется в обязанность, по долгу дела, другим — по велению сердца. Вот на первых мы и рассчитываем, что они решат вопрос в обобщенном виде.

Сегодня одному музыковеду — И. Назаренко я посоветовал обратиться в издательство “Искусство” с тем, чтобы продублировать имеющийся в Украинском театральном обществе материал. Может быть, в расширенном виде появится книга на русском языке к столетию со дня рождения Е. А. Муравьевой. Тов. Харченко, с которым была беседа, не возражает.

Да! Еще есть родственник Карпенко-Карого на Кировоградщине — это Тобилевич, который ведает усадьбой-музеем “Надя”, но возложить на него заботу о жене Саксаганского-Тобилевич, мне думается, невозможно.

И. Козловский

10/V – 68 г.

В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ “ЛИТЕРАТУРНАЯ УКРАИНА”

Пишу это письмо в дополнение к той телеграмме, которую подписала большая группа московских писателей, артистов и архитекторов-академиков.

Я получил вырезку из Вашей газеты (№ 83 от 20/Х-67 г.) и просьбу откликнуться.

Со всеми людьми, подписавшими телеграмму, было переговорено. У всех нашло отклик беспокойство за продолжающееся нетерпимое отношение к культуре нашего народа.

Чего здесь больше — “свободомыслия”, равнодушия или невежества?

Мне думается, что это делается от слабости, от желания жить спокойно. Но ведь это неверно. Мне приходилось беседовать с отдельными руководящими товарищами в Киеве, от которых зависит решение вопроса в области культуры. Я ощутил абсолютное понимание и даже, пожалуй, болезненное отношение к происходящему разрушению. Так что настанет время, когда наши современные зодчие будут помянуты иди добрым словом или наоборот.

У каждой специальности есть острое оружие, чтобы защищать то, что идет на пользу нашей духовной культуре. Нельзя же сегодня неблагоразумно разрушать, чтобы завтрапо крупице собирать.

Несмотря на просьбу общественности и заверения в высоких инстанциях, что контуры Владимирской горки, существующие уже свыше 800 лет, будут сохранены, все же не нашлось другого места для строительства музея партизанского движения.

Ранее собирались строить здесь многоэтажную гостиницу, но так как там обрыв и грунт не дает гарантии, было принято решение никаких фундаментальных построек там не делать, сохранив оставшиеся здания от бывшего Михайловского монастыря (трапезная Растрелли, необычной архитектурной ценности; сейчас там дети постигают школу бокса). А какая огромная потребность в зданиях для детских хоров, из которых могли бы выйти и поэты, и музыканты, и певцы. Сколько было подобных хоров и школ в одном только Киеве?!

Ну, что же, бокс — видимая и доказательная культура, а пение… — петь все могут, особенно, когда выпьют.

Ныне же разобрали собор старинной кладки и намечают строить здание, в котором будет музей партизанского движения.

Освободилось место рядом с украинской опереттой, возглавляемой в свое время Садовским. Замечательное место и в центре города. Разве плохо для музея?!

А ведь на Владимирской горке уже сделали непоправимое — построили здание, в котором разместился Облисполком. Когда расчищали это место, убирали, вернее — разрушали бесценные памятники. Была у нас в 30-е годы мания “грандиозо”! И ведь история, кажется, убедила, что часто нет оснований для этого “грандиозо”. А теперь — стоит здание, не на месте, и не в стиле, спорит с самим Киевом, его расположением и неповторимыми контурами — “Высоко передо мною старый Киев над Днепром”... И вот он в старости своей куда новее был и есть, а, может быть, и будет — не в обиду будь сказано нашим зодчим.

Могут сказать, что Облисполком — это одно крыло, а должна быть подкова. Это отпало сегодня еще и потому, что в саду бывшего Михайловского монастыря собрались строить музей. Значит — или так, или иначе... В Киевеесть места, которые не застраивают, охраняют. И одно из таких мест должно быть — Владимирская горка.

А на том месте, где стоял древнейший 900-летний собор, построенный Петром Могилой, где живопись и мозаика, сделанная руками наших предков и сегодня удивляют и поражают культурнее человечество (см. Михайловские мозаики, изд-во “Искусство”, М., 1966 г.), — сейчас площадка для тенниса. Собор в 30-е годы был взорван. Что и говорить — место хорошее, высокое, воздух чистый. Но стоит посмотреть указанную выше книжку, и Вы содрогнетесь от обиды за величайшую ценность, веками накопленной культуры и мастерства, от обиды, что теперь этого нет, что варварство безнаказано.

Это не борьба с религией. Есть множество доказательств тому, как и в наши дни блистательно используются костелы, мечети, церкви для лекций и концертов, используются как библиотеки и музеи.

Если сегодня вызывает сожаление содеянное в 20-30-х годах, то не следует ли быть более осмотрительным во всех новшествах, которые намечаются в бывшей Киево-Могилянской Академией на территории Братского монастыря.

Довженко был глубоко неверующим человеком, но говорил, что на Украине каждое село раньше имело свою архитектурную прелесть и здание церкви цементировало все — являлось “пупом” села с его закоулочками, улочками.

Что греха таить — нередко эксперименты нового строительства делаются для того, чтобы, уничтожить древние и даже древнейшие церковные или монастырские сооружения. Но и после этого, а чаще — именно поэтому, появляется много более опасных верований — сект.

Знаменитый академик Яворницкий Д. И. не побоялся — один вошел в собор, в котором махновцы дебоширили — пили из чаши причастия, надевали ризы, хохоча и танцуя, предавались вакханалии. Удивленные его появлением махновцы спросили: “Чего тебе, дед?”

— Не полагается свистеть в доме. Следовало бы знать отцовский обычай, — сказал Яворницкий.

— Это не дом!

— Тем паче храм! Храм красоты, храм истории, храм зодчества казачьего.

— Молчи, дед! Один мах — и дух из тебя выпущу.

— Ты меня саблей не пугай. Дело мое века переживет. Варвары! Торбохваты! Вон из собора! На Вашей стороне — сила, а на моей — правда. Сила развеется, а правда — никогда.

И вот такие, как Д. И. Яворницкий, отстояли красоту в самое грозное время, когда спорый суд вершился на месте.

Но в наш век, нашу эпоху высочайшей цивилизации непостижимо существование подобных анархиствующих элементов.

Нельзя же допустить мысли, что архитектор, интеллигент (хотя интеллигентность не обусловлена образованием) не сознает духовной ценности разрушаемых исторических памятников.

Или он хочет в века войти на ходулях разрушителя Герострата? Уже утеряно многое. И стоит ли тут все перечислять?

Появилось уже очень много мест, где на месте великих древних творений зеленеет травка или, что неизмеримо хуже, — стоят пивные ларьки. И это в городе. А в селах? Вот пример — Мытница (по дороге на Гребенки и Белую Церковь), ранее здесь была таможня времен Речи Посполитой и казачества, стояла деревянная церквушка, собранная без единого гвоздя. В наше время там богослуженияуже не было. Стояла церковь на красивом месте, окружали ее красивые деревья. Совсем недавно, ночью ее как корова языком слизала. Осталась только травка, да шелест вековых деревьев, как бы рассказывающих, какие тут были события, какие люди, что было доброго и недоброго.

Да, и в грядущем будут шуметь деревья и шептать о разумности и неразумности, о преднамеренности и непреднамеренности. Но грядущее поколение мучительно будет сокрушаться об утерянном.

А ведь можно использовать старинные здания, как я уже говорил об этом выше. Примеров тому много было и раньше. Например, костел в городе Каменец-Подольске. Когда турки овладели городом, они сохранили костел, привезли из Константинополя тяжелый и очень ценный мрамор с орнаментом, для кафедры проповедника муллы и лестницы к ней, вместо креста поставили полумесяц. Турков выгнали, вновь водрузили ангела с крестом и по сей день костел стоит уже 5 веков, украшая древний город и являясь притягательной силой для туристов. Кстати, в этот костел свезены надгробия с окружающих помещичьих усадеб. Художественная ценность их необычайна. Богослужения там нет, но древний орган существует.

Тут могли бы быть концерты старинной органной музыки и акапелльного пения. Вероятно, в конце концов так и будет. Но и без этого собор полон туристами из разных краев и стран. Это подтверждение тому, что в народе не умирает стремление к познанию прекрасного. Наш долг — содействовать этому, а не наоборот. Кстати, в этом городе я был 50 лет тому назад, будучи студентом по классу проф. Е. Муравьевой. Впервые спел Петра из “Наталки-Полтавки”. В то время в городе было два театра и концертный зал в Институте. Летом этого года не нашлось здания, в котором можно было бы в хороших условиях провести концерты. Петь приходилось в клубе военных, где в обычной длинной комнате подняли сцену на ¾ метра, почти упирался головой в потолок. Правда, театр в городе есть, но он был закрыт на ремонт, так же, как и учебные институты.

Но спасибо военным и за вечера, которые были проведены.

Древний костел, о котором я уже говорил, в центре города, недалеко от того места, где был исключительной красоты и акустики театр, а теперь — пустырь с таинственными катакомбами.

Если бы осуществлялась инициатива, то в это здание древнего собора съезжались бы люди на мессу в концертном исполнении, на ораторию и т.п. Это все окупило бы все затраты, если уж говорить о меркантильней стороне дела. А вклад в духовное развитие был бы еще более неоценим. Приобщение к музыкальной культуре было бы не для одного поколения. Однодневке здесь места не было бы. Днем — музей, вечером — концертный зал.

Это сняло бы содержание музея с государственного бюджета. Прямая была бы выгода. Но как подумаешь о согласованиях…

Содержание памятников старины и ценнейшей древней культуры, несомненно, не должно ложиться только на плечи государства. В РСФСР существует Общество по охране памятников, председателем которого является В. И. Кочемасов, зам. Председателя Совета Министров РСФСР.

Не грешно вспомнить, что этим летом, воздавая дань любви и уважения Пушкинским дням, после выступления в с. Михайловском, где перед 130-тысячной аудиторией я пел сцену дуэли из “Онегина”, я спел несколько концертов во Пскове. На одном из них на сцену вышла начальник областного Отдела культуры и сказала о том, что сумма сборов от концертов и от этого концерта поступает в фонд по охране памятников старины. Какое было ликование и на сцене и в зрительном зале! А ведь это ярчайшее свидетельство того, как народ ценит свое минулое, радуется настоящему и, строя будущее, знает свою историю.

Я уверен, что каждый работник — артист, писатель, художник — отдаст свой труд хотя бы раз в году с тем, чтобы умножить фонд, подобный тому, который существует в РСФСР.

Всем, очень уважаемым людям, подписавшим телеграмму в редакцию газеты, в той или иной степени эти мысли не чужды, каждый из них горячо ратует за сохранение великих творений наших предшественников.

Чем больше ощущаешь радость, тем острее печаль. В дни 50-летия Советской власти мы имеем все основания сказать: “Да! Немало удивительного сотворил человеческий труд, гений нашего народа!” И хочется, чтобы это удивительное, наши достижения не омрачались.

И только это побуждает высказать свои мысли.

И. Козловский

P.S. Я, дорогие товарищи, получил Ваше письмо с просьбой откликнуться также по поводу народной песни. Не забыл, но так сложилось время, что Вашу просьбу я прочел по истечении срока. И хоть проблема народа и искусства — вечная тема, но газета — ртуть, сегодняшний день. Оттого я и не ответил Вам по существу.

26/XI – 67 г.

Ф.Д. Овчаренко

Глубокоуважаемый Федор Данилович!

После нашей беседы с Вами по телефону необходимо, как мне думается, высказаться, чтобы быть более понятным.

Я тщеславен в меру. Не могу себе представить, чтобы при жизни что-либо — клуб или школа носили чье-либо имя. Верьте моей искренности! Более того — это скорее меня смущает и тревожит, так как время и только время — этот великий испытатель — может доказательно определить те или иные заслуги. Но человек живущий должен стремиться быть полезный обществу. Для товарищей, с которыми Вы могли бы иметь беседу, как раз может показаться это ненужной аффектацией.

Тревожно и неправильно, когда при жизни присваивают имя тому или иному общественному учреждению.

Посудите сами — в Марьяновке была церковь, где меня крестили. Вдруг церковь закрыть и сделать клуб им. Козловского... Большого труда стоило, чтобы не состоялось такое явление. Оно не могло принести радости традиционно настроенным людям. Да и само здание напоминало бы о приспособленчестве.

Пишу Вам об этом настороженно, как бы предугадывая возражения товарищей при рассмотрении этого вопроса. И раньше, в 30-е годы и теперь я не мыслю и не представляю себе какого-либо присвоения наименования, связанного с моей работой в искусстве. При жизни это не нужно.

Это — первое.

Второе — не могу себе представить, чтобы не усмотрели в моих долголетних стремлениях интересов общественных, более того — государственных.

Именно в селе, колхозе, потому что все же село по сравнению с городом в области духовной культуры находится в менее выгодном положении.

Третье — вопрос меркантильный.

И его нельзя назвать существенным в этих вопросах, не существенный для государственного бюджета.

Дело в ток, что если бы мне предоставили возможность, я бы в течение одного-двух лет собрал бы необходимую для бюджета музыкальной школы-интерната сумму от спектаклей и концертов. Не скрою — я в затруднении, надо ли мне присылать копии благодарностей за подписью Сталина и справки от общественных организаций, которые подтверждают, что я своим трудом спел на миллионы (да, именно на миллионы) различных общественных мероприятий — я выступаю и выступал бесплатно с материальным эффектом для того или другого общества. Почему же я не могу, работая в искусстве 50 лет, отдать дань ощутимого уважения и любви тому месту, где я родился?!

Неужели же только потому, что так ранее не было? Во-первых, так уже было и есть — все зависит от людей, от их воззрения и от их душевной настроенности.

Ведь на той же Украине частная картинная галерея подарена городу. передаются в дар библиотеки, медицинское оборудование и т.д.

Главное — то, что я говорил, беседуя с Вами, — ведь приезжают с Украины, из Киева в Москву консультироваться по вокальным проблемам, с просьбой заниматься, а здесь явление обратное — я готов отдать свой труд и малым и взрослым, но именно там, на Украине, где говорят о кадрах певцов, композиторов и поэтов.

Что же тут дурного? Почему это встречает такое вопиющее равнодушие?

Странно, что именно в наш век, когда мы ищем новые формы, которые говорим об инициативе, которые могли бы проявиться с большой пользой для народа-труженика, каким является человек, работающий на земле.

Неужели же должна быть такая закономерность — только тогда, когда поглотит “медленная Лета”, все, что создается с таким трудом, получает признание?

Жаль, что не фиксируют, кто создает эти трудности и во имя чего и по какому недоразумению — органическому или наносному... Или, быть может, анекдот, неверный и непроверенный, рассказанный в угоду начальству, может помешать и уничтожить в зародыше даже самую нужную и ценную идею...

Я вовсе не питаю надежд съесть яблоко из того сада, который закладываем не с легкостью в эту осень. И благодарно живу седьмым десятком лет — каждому из нас неведом предельный срок.

Но... поддержи инициативу, которая, несомненно, принесет пользу обществу, и, думается, каждый откликнется по возможности и хотя бы дерево посадит там, где родился. И это не мало для общества, а значит и для государства.

Теперь по сути самое главное.

В Москве в Большом зале консерватории был концерт Ленинградской академической капеллы. Вышел на сцену мальчик лет 8-10 из украинского села и начал петь с акапелльным хором “Не щебечи, соловейко” Глинки. Хор поет классическими приемами, как поют веками, т.е. скромно округленным звуком. Школу эту постигают в раннем возрасте... И вот уже несколько суток я не могу отделаться от печали, от того ужасного звучания, которое было не чисто интонационно от начала до конца и поразительно невежественного звука, которым пел мальчик, — звук необычайно открытый, который сейчас часто спекулятивно называют народным звуком. Природа дала этому мальчику почти все, но через год, если его не поставят на путь истинный, певческий, будет маленький инвалид с детской внешностью и спекулятивным невежеством взрослых дядей. Хотелось броситься на сцену и помочь ему, спасти, как спасают утопающих. А один ли он такой у нас? А взрослые, уже поющие (но как!), по существу сокращающие свою творческую жизнь...

Ведь ранее самые прославленные исполнители летом ездили к тем, кому верили, чтобы очиститься и выровнять вокальную певческую линию, укрепиться на предстоящий сезон. Повторяю — ни письмом, ни книжкой, ни заветами нельзя научиться петь. Только слушать и показывать примером!

Я уверен, что не лишним был бы маленький очаг вокального выверенного профессионализма в той же Марьяновке (от Киева всего 60 км, территориально удобно и для Киева и для села). Он мог бы принести пользу и детям и взрослым профессионалам.

Время диктует необходимость откликнуться на решение этого вопроса. Когда я задал вопрос дирижеру, с которым пел мальчик, вопрос: “Как Вы могли допустить до этого?”, ответ был — “Да мы только его приняли. И тут-то и есть главная беда, когда взрослые приспосабливаются, желая, как им кажется, приобрести политический багаж, уподобляясь не простому, а простецкому, не народному, а пьяному, предполагая, что это упрощенчество понравится...

В Москве есть музыкальное училище, где идет прием учащихся на класс пения по народному и классическому, значит, не народному.

Какая печаль! Прежде всего удивляет сам принцип — все классическое наследие, которое принадлежит народу, ставится под сомнение. Петь белым, открытым разухабистым звуком — разве это определение народа? Где же скорбь, история наши — по Гоголю?

Говоря Вам об этом, я вижу не одного мальчика, их сегодня десятки и сотни, которые могли бы принести великую пользу своим высоким искусством народу. Могли бы... Ведь ранее певцы формировались в детском возрасте — все пели в акапелльных хорах, все пели в церкви.

Все пели — и Глинка, и Чайковский, и Римский-Корсаков и Ипполитов-Иванов, и наши современники — Голованов, Дранишников, Симеонов... Причем пели-то они акапелльно, не под балалайку. Эти люди оставили след в искусстве как композиторы и дирижеры. А вот Нежданова, Шаляпин, Собинов, Литвиненко-Вольгемут, Алчевский и множество-множество профессионалов пели или в семинариях, или в гимназиях и т.д. И им было легко учиться в консерватории, потому что азбучную истину, которую проходят с самого детства пианисты, скрипачи, они постигали тоже в раннем возрасте. Сейчас все сохранилось для инструменталистов и поэтому их учение в консерватории естественно. О певцах этого сказать нельзя, потому что они начинают все это взрослыми.

Я уже Вам говорил, что эти мысли и стремления для меня не новы. Я беседовал на эту тему еще с тов. Коссиором, когда он был Секретарем ЦК Украины. Поэтому сегодня, как и раньше, мечтается — группа людей, сознающая ответственность перед обществом, перед проблемой вокальных кадров, должна воспитать будущих певцов, композиторов и просто учителей пения, которых теперь не хватает во всех учебных заведениях, научить их пению, сделать музыкально грамотными людьми в пределах музыкального училища с тем, чтобы при желании они могли идти в консерваторию или в школу учить детей. Они должны получить среднее музыкальное образование в классически выверенном стиле. Так были и так есть в ряде социалистических стран.

После беседы с Вами в письме я по существу ничего нового Вам не сказал, но делюсь с Вами мыслями оттого, что меня тревожит недооценка общественных, я бы сказал — государственных интересов.

Уйти в кусты, примириться — удел не новый, но, думается, не в этом вопросе, таком волнующем и нужном.

И. Козловский

Июнь, 1969 г.

Киев, Крещатик, 56

Театральный институт, Зоценко Н.В.

Глубокоуважаемый Николай Владимирович!

Двумя словами нельзя сказать о певице — о Е. Мирошниченко. Этим качеством — говорить о большом значимом явлении, каким представляется Е. Мирошниченко в искусстве, — обладают немногие.

Что говорить о ее вокальном диапазоне, ее сценическом почерке, ее возможностях, о профессиональной заинтересованности ее и людей, окружающих ее и помогающих ей в ее творчестве. Это для меня ясно.

Признаюсь, я испытываю чувство грусти, что она и многие другие артисты Киевской оперы, блистательные певцы, ведут оседлый образ жизни, а отсюда и ограничительные творческие рамки. Короче — я вижу профессиональные возможности, которые должны еще во многом раскрыться.

Вы спрашиваете меня, нравится ли мне Мирошниченко и слышал ли я ее?

Слышал, к сожалению, не во всем ее репертуаре. Нравится ли? Да, и очень.

Все ли она показала, все ли отдала в творческой работе? Нет! Нет! И нет!

Это разговор длинный и профессиональный и вряд ли он будет уместен в книге, посвященной ей, книге, надо думать, радостной и исполненной добрых пожеланий.

Конечно, когда поет прекрасно поющий, то прежде всего надо вспомнить тех, кто сопутствовал ему, кто так или иначе принимал участие в формировании творческой личности. Я знаю Марию Эдуардовну Донец-Тиссейр как ее педагога. И сегодня М. Э. Тиссейр имеет право радоваться сама как выдающаяся певица и, главное, что она сумела свое мастерство, свои знания, умения, свою систему передавать, учить других. Это не все могут и не все умеют.

Вчера я слушал по радио Е. К. Катульскую и был взволнован. Ее мужу тотчас написал письмо и передал колосья наливные, чтобы он с благодарностью прикрепил к ее портрету.

Вчера и сегодня отчетлива мысль — неужели это ты пел с такими артистами?

А ведь, когда при жизни А. В. Неждановой, К. Г. Держинской, Н. А. Обуховой, мы участвовали совместно в

Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 192021 Следующая